Золото
Шрифт:
– Договорились.
Голос Зои едва заметно дрожал. Том протянул руку.
– Мобильник.
Зоя послушно отдала телефон Тому.
– Почему ты еще здесь?
Зоя сорвалась с места и помчалась вниз. Том шел за ней. Даже теперь, в расстроенных чувствах, она была все равно изящна. Том шел прихрамывая, хрустя больными коленями, а Зоя летела легко, словно пылающий факел. Бессознательное чувство предназначения сквозило в ее движениях. Казалось, время и пространство втянули животы, чтобы дать ей пройти, – как остолбеневшие вышибалы у двери ночного клуба.
– Черт, – прошептал Том.
У него в кармане зазвонил мобильник. Это был телефон Кейт, а на экране высветилось имя Джека.
– Дружище, – сказал ему Том, – это я. Все личные звонки переносятся на после гонок.
В ответ – молчание.
– Джек, – чуть громче произнес Том. – Это я, Том. Голос Джека зазвучал как-то неестественно, хрипло:
– Тут такое дело… Ситуация, знаешь, хреновая. Я в больнице. Софи увезли в реанимацию, и мне надо сказать Кейт, чтобы она…
– Ясно. Хорошо. Теперь помедленнее.
Том поравнялся с треком. Он повернулся спиной к Кейт, зоне разминки и представителям федерации и прикрыл мобильник ладонью.
– Что ты делаешь в реанимации? Кейт ничего такого не говорила.
– Она ничего не знает. У Софи поднялась температура, я повез ее на осмотр, а по пути ей вдруг стало хуже. Просто очень плохо. Я не понимаю, что происходит, поэтому, пожалуйста, скажи Кейт, пусть приезжает. А вообще мне бы лучше самому поговорить с ней. Можно?
Том колебался.
– Ты же знаешь, что решается сегодня, да?
– Да, знаю, но это… черт, я хочу сказать, что…
– Да, да, конечно, я тебя понимаю.
Том обернулся и бросил взгляд на разминочную зону. Кейт, нервничая от прилива адреналина, перепрыгивала с ноги на ногу и смотрела на дверь раздевалки в ожидании Зои. Она уже надела шлем, так что глаз не было видно.
Стараясь успокоиться, Том с силой выдохнул.
– Послушай, тебе решать. У нас всего пять минут до гонки. Если честно, Кейт сейчас как никогда близка к победе. Она тебе нужна там или ты хочешь, чтобы она все сделала здесь? Это твоя семья. Что для вас лучше?
Последовала короткая пауза. Потом Джек произнес:
– Предлагаешь ничего ей не говорить?
– Я предлагаю сказать все, но после гонки. Если она победит в двух заездах и не станет принимать душ, то освободится через сорок минут. А ты эти сорок минут будешь рядом с Софи, и я уверен, что ты со всем справишься. Твоей жене предстоит самая важная гонка в ее жизни. Вот все, что я хочу сказать.
– Да, но если что-то… ты понимаешь… случится, а я ей не сказал?
– А если все образуется, что тогда? Это будет третья Олимпиада, которую она пропустит. Я ее тренер, Джек. Я веду счет, а не ты.
– Это нечестно, Том. Том вздохнул.
– Знаю. У меня стресс, и у тебя стресс. Слушай, я уже сказал: тебе решать.
И Джек решил:
– Я могу с ней поговорить?
Том снова взглянул в сторону разминочной зоны. Зоя была уже там. Она натягивала перчатки и смотрела на него в полном отчаянии.
– Ладно, – сказал Том. – Сейчас.
Он знаком велел Зое отойти в дальний конец разминочной зоны и отнес Кейт мобильник, чувствуя себя предателем.
– Что-то случилось? – спросила Кейт. Том
– Это Джек.
– В чем дело?
– Это Джек, – повторил Том.
Кейт взяла телефон рукой, затянутой в перчатку.
– Джек? – проговорила она. – Все хорошо?
Том смотрел на свое отражение в визоре ее шлема, видел неуверенную линию ее губ. А потом Кейт чуть-чуть улыбнулась.
– О, Джек… – произнесла она.
Она еще немного послушала, и Том наблюдал, как покраснели ее щеки под визором, какой широкой стала улыбка.
– Постараюсь, – тихо сказала Кейт. – Спасибо тебе. Да. Я знаю, что смогу.
Том видел, как Кейт словно бы тянется к голосу Джека, прижимая телефон к щеке.
– Я тебя тоже люблю, – сказала она, и Том увидел, как из-под визора вытекли две слезинки и устремились вниз к подбородку.
– Спасибо, – сказала Кейт Тому.
– За что?
– За то, что позволил ему пожелать мне удачи.
Джек убрал мобильник в карман и рухнул на стул. По нервам словно пробегали разряды статического электричества. Он не знал, спит Софи или без сознания, а слишком занятые медсестры ничего ему не рассказывали. Его дочь молчала, но ее тело говорило через мониторы аппаратуры. Приборы попискивали и снимали показания. Джек стал смотреть на экраны. Судя по данным аппарата фирмы Siemens, частота сердцебиения Софи составляла восемьдесят восемь ударов в минуту; частота дыхания – двадцать два вдоха-выдоха. Джек вдруг осознал, что притопывает в такт мониторам, раскачивается из стороны в сторону, страстно взывая к ускользающей жизни.
Он чуть не рассказал обо всем Кейт. Невыносимо одному нести такую ответственность!
Джек смотрел, как от дыхания дочери запотевает прозрачная зеленоватая маска, и чувствовал чудовищную стремительность времени. Мысль о том, что Софи может умереть, никогда их не покидала – с того момента, как был поставлен диагноз, – но все же она казалась чем-то вроде скверного пункта на карте, вроде Берега Слоновой Кости. Такое место не так уж пугало, пока ты держался от него подальше. Туда отправляются люди похрабрее тебя, а уж тебе, если что, достанет времени собрать чемоданы. А тут вдруг он, в своем велосипедном трико, с ключами от дома и машины, с мобильником и суммой в пять фунтов семьдесят три цента в карманах, сидит и смотрит на Софи, а она, может быть, умирает. По-настоящему умирает. Такова природа времени: оно похоже на широкую, красивую, плавно спускающуюся винтовую лестницу, но последние ступени внезапно оказываются подгнившими.
Ему нужна была Кейт. Он испытывал потребность держать ее за руку. Если перед ними обрыв и они не упадут вместе, придется падать поодиночке.
Джек попытался чем-нибудь себя занять. Сунул в уши наушники и выбрал в меню айпода «Проклэймерс». Он включил «Пятьсот миль», потому что это была любимая песня Софи. Когда дошло до припева, поднес один наушник к уху дочери. Ритм песни то совпадал с биением ее сердца, то расходился. А выражение лица не менялось.
Джек наклонился к ней и шепнул, что мама скоро приедет. И еще сказал, что нужно сражаться.