Золотое перо. Эти. короткая повесть и рассказ, фантастика
Шрифт:
Наконец, повесть закончилась. Окончательно обессиленная, она упала на кровать и забылась в полубреду.
– Что с тобой?..
– спросил утром муж.
– Ты больна? Смотри, какие у тебя синяки, какие круги под глазами.
– Ничего, ничего, Саша. Подай мне то, что я вчера написала.
Тут же она поняла, что написала что-то необыкновенное. Строки стояли как литые. Когда она читала эту вещь то как будто какой-то гул проходил через ее сознание, и она испытывала те же ощущения
6
– Малокровие. Обычная картина, - сказал врач, подавая рецепт.
– Рекомендую хорошее питание, отдых, полноценный сон. Никаких других нарушений нет. Хорошо бы отдохнуть в санатории, на даче.
7
– Знаешь, Вероника, хватит тебе. Поедем к нам в деревню, к матери. Врач сказал чтобы ты три месяца не работала, отдыхала. Вот и будем отдыхать. Научишься карасей ловить. Потом, за грибами. Опять же яблоки, фрукты.
– В деревню я не хочу.
– Поговори тогда в своем Союзе Писателей. Хочешь, я схожу, сам поговорю. Может быть, дадут путевку в санаторий, в Дом Отдыха. У вас, у писателей, даже в Переделкино есть какой-то дом отдыха.
– Да кто мне даст путевку, Саша? Ты же знаешь, я не литературный генерал.
– Не имеют права не дать. Вон как про тебя в газете хорошо написали.
– Да кто их читает, эти газеты.
Но газеты читали.
"Зеленая радость" неожиданно произвела фурор. Эту небольшую книжку объемом в два листа перевели на Западе и газеты написали что в Советском Союзе появился первый модернист.
– И единственный!
– зло сказала Вероника, прочитав "Литературную Газету".
Журналы заполнились ее именем. Ее имя склоняли на каждом углу, во всех обзорах и на всех заседаниях. Критики набросились на нее, как псы на серну.
Вдруг оказалось, что она единственная, кем всегда интересуется публика, кого можно всегда ругать, принимать, или не принимать, любить и восхищаться. Какой бы вопрос современности не поднимался, все опять упиралось в ее имя.
Она стала получать из секретариата Союза Писателей приглашения на всевозможные форумы и во всевозможные комиссии. На любом крупном культурном мероприятии она должна была обязательно присутствовать, показаться хоть на минуту. В Министерстве Культуры для этого держали специальную машину. То же самое было в Союзе Писателей. Было известно, что она нигде не задержится ни на минуту.
Особенно полюбили ее вдовы умерших писателей. Иногда ей казалось, что она только для того и родилась, чтобы выступать на похоронах. То и дело она поднимала трубку и слышала хорошо знакомую фразу: " Николай Иванович Вас так любил!.. Или Петр Николаевич..."
Но ее здоровье подтачивалось. Она на глазах худела и в ее взоре появилось
– Знаете, - говорил редактор одного печально знаменитого журнала, - она нас всех считает за идиотов. Обратите внимание, как она смотрит на вас, когда слушает. Знаете. что она думает при этом?.. Ведь ей абсолютно на вас наплевать. Она никогда не читает критики о своих вещах. Ее это не интересует.
И это была правда. Критики о себе она никогда не читала. Она считала, что критикой читатели не интересуются, а кроме читателей чье-то иное мнение ей было неинтересно.
Одному критику она сказала:
– Как не плюй на бороду писателя Некрасова, сам весь в соплях и останешься.
Между тем ее здоровье падало. Она побледнела и синие круги уже не расходились под ее глазами.
Осенью ей выделили дачу в Переделкино. Это был большой двухэтажный особняк где места было слишком много для двух человек. Первый этаж занимала вдовствующая супруга литератора, намеревающаяся устроить там музей.
Зиму Вера провела в Ялте. Врачи не могли установить точного диагноза.
Она сменила квартиру, перебравшись в старый центр Москвы.
В старом дореволюционном доме на пятом этаже, в каменном фонаре, располагался теперь ее кабинет. Внизу поселился какой-то сумасшедший художник, легендарный модернист, в молодости делавший, как говорят, гениальные картины.
Уже давно его работ никто не видел, потому что он ничего не писал, а только скитался по Москве, а от былого благополучия и всесветной известности у него осталась небольшая комната в старом доме да потертое пальто. И все его работы уже уплыли на пароходах в Америку.
И часто Веронику кто-то под аркой хватал за рукав пальто, и хриплый голос среди стекол от разбитых бутылок и окурков кричал:
– А я творческую пишу сейчас, творческую! Вероника, Верочка, Тушнова! Творческую!
Она отталкивалась рукой от дикого видения, от этого старого человека, который неизвестно на что жил и чем занимался, кажется даже собирал бутылки.
– А приходите ко мне, Верочка, Вера! Я вас нарисую! Портретик, Вера, портрет! Творческая работа, Вера, творческая!
Она засовывала ему в руку трояк или рубль, что оказывалось в кошельке, и брезгливо убегала. И долго еще маячила за ней серая сутулая фигура, размахивающая руками.
8
Однажды вечером она сидела за столом. Вдруг ей в голову пришла необычная мысль.
Она долго, и со все возраставшим узумлением глядела на авторучку. " И как это я раньше не подумла?
– сказала она себе."
Она подошла к этажерке и взяла флакон с красными чернилами, которыми писала. Флакон был почти полон.