Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Странность костей не ломит, – сказал я, но она не засмеялась шутке.
– На что это похоже? – спросила Сабрина.
Будь я по-прежнему из плоти и крови, я бы, конечно, сделал бы глубокий вдох, собираясь с мыслями.
– Это иначе , – сказал я. – Хотя я привыкаю. Кое-что весьма неплохо. У меня больше не болит голова – по крайней мере, до сих пор не болела. И проклятые боли в левой лодыжке исчезли. Но…
– Что? – спросил Руди.
– Ну, я всё ощущаю как бы в низком разрешении, так сказать. Такое чувство, что
– Когда рядом Руди, это не так уж плохо, – сказала Сабрина.
Руби показал ей язык.
Я всё время пытался встретиться взглядом с Ребеккой, но каждый раз, когда я на неё смотрел, она отводила глаза. Я тосковал по её кратким прикосновениям, по её руке у меня на предплечье, по касанию её бедра, когда мы сидим рядом на софе. Но за весь вечер она ни разу меня не коснулась. Она даже смотрела в мою сторону редко.
– Бекс, – сказал я ей, наконец, когда Руди отправился в ванную, а Сабрина ушла смешивать себе коктейль. – Это по-прежнему я, ты ведь знаешь.
– Что? – спросила она, словно не имела понятия, о чём я говорю.
– Это я.
– Ага, – сказала он. – Конечно.
В повседневной жизни мы редко называем имена – как свои, так и других. «Это я», – говорим мы, когда звоним по телефону. Или «Смотрите, кто пришёл!», когда кого-то приветствуем. Так что, возможно, то была моя паранойя. Но до конца того вечера никто, даже моя милая, милая Ребекка, не назвал меня Джейком.
Я вернулся домой в поганом настроении. Ракушка зарычала на меня, когда я подошёл к входной двери, и я зарычал в ответ.
– Здравствуйте, Ханна, – поприветствовал я экономку, входя на следующее утро в мамин дом через главный вход.
Маленькие глаза Ханы округлились, но она быстро пришла в себя.
– Здравствуйте, мистер Салливан, – ответила она.
Внезапно я услышал, как говорю то, чего никогда раньше не говорил.
– Зовите меня Джейк.
Ханна явно была удивлена, но подчинилась.
– Здравствуйте, Джейк.
Я был готов её расцеловать.
– Как она?
– Боюсь, не слишком хорошо. В этом своём настроении.
Моя мать и её настроения. Я кивнул и направился вверх по лестнице – совершенно не напрягаясь, разумеется. Хотя бы эта перемена была приятной.
Я задержался, чтобы заглянуть в комнату, которая раньше была моей: частично для того, чтобы посмотреть, как она выглядит с моим новым зрением, частично, чтобы протянуть время и собраться с духом. Стены, которые я всегда видел серыми, на самом деле оказались бледно-зелёными. Так много открылось мне теперь, и о столь многих вещах. Я двинулся дальше по коридору.
– Привет, мама, – сказал я. – Что делаешь?
Она сидела в своей комнате и расчёсывала волосы.
– А тебе не всё равно?
Как мне не хватало способности вздыхать.
– Мне не всё равно. Мне не всё равно, мама, и
– Думаешь, я не смогу узнать робота, когда его увижу?
– Я не робот.
– Ты не мой Джейк. Что стало с Джейком?
– Я – Джейк, мама, – сказал я.
– С оригиналом. Что стало с оригиналом?
Забавно. Я не вспоминал о нём несколько дней.
– Он, должно быть, уже на Луне, – сказал я. – Дорога туда занимает три дня, а он уехал в прошлый вторник. Сегодня он, наверное, проходит деконтаминацию на Луне.
– «На Луне», – повторила мама, качая головой. – И правда – на Луне.
– Нам уже пора ехать, – сказал я.
– Что за сын бросает отца-инвалида и отправляется на Луну?
– Я не бросил его. Я здесь.
Она не смотрела на меня; она сидела лицом к стоящему на бюро зеркалу и обращалась к моему отражению в нём.
– Именно так ты – настоящий ты – поступал с Ракушкой, когда уезжал из города. Оставлял за себя робокухню её кормить. А теперь ты пришёл и сюда – ходячая и говорящая робокухня, пришёл сюда вместо настоящего тебя, чтобы делать то, что настоящий ты должен был делать.
– Мама, пожалуйста…
Мама покачала головой моему отражению в зеркале.
– Не приходи сюда больше.
– Господи Иисусе, мама, ты что, мне не рада? Мне больше ничто не грозит – ты этого не понимаешь? То, что случилось с папой, никогда не случится со мной.
– Ничего не изменилось, – сказала моя мать. – Ничего не изменилось для тебя настоящего. Мой мальчик по-прежнему носит в голове эту штуку, эту АВМ; мой сын по-прежнему рискует жизнью.
– Я…
– Уходи, – сказала она.
– А как же поездка к папе?
– Ханна меня отвезёт.
– Но…
– Уходи, – сказала моя мать. – И не приходи больше.
13
– Дамы и господа, – произнёс голос в интеркоме лунобуса, – как вы можете видеть на своих мониторах, мы готовимся перейти на обратную сторону Луны. Поэтому просим вас выглянуть в иллюминаторы и бросить последний взгляд на Землю; она не будет видна из вашего нового дома.
Я повернулся и уставился на полумесяц планеты, голубой и прекрасный. Это был вид, знакомый мне с детства, но когда Карен и остальные старики были детьми, никто ещё не видел Землю такой.
Карен сидела рядом со мной; Квентин Эшберн, мой сосед по космоплану, ушёл поболтать с пилотом лунобуса об их общей радости и гордости. Карен родилась в 1960, а «Аполлон-8» лишь в декабре 1968 года удалился от Земли достаточно далеко, чтобы заснять её всю. Конечно, я не запомнил бы дату вроде декабря 1968, но каждый знал, что люди впервые высадились на Луне в 1969, и я знал, что «Аполлон-8» – первый пилотируемый корабль, покинувший околоземную орбиту – летал на Рождество предыдущего года; учитель в моей воскресной школе в ознаменование этого события как-то раз проиграл нам трескучую запись, на которой один из космонавтов читает из «Книги Бытия».