Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Точно! Точно! Громкие дела. Та лаборатория, где изучали приматов, верно?
– Да, это был я. Положил конец вивисекции высших приматов на территории Штатов и их незаконному удержанию.
– Помню это дело. Вы молодец.
Он добродушно пожал плечами.
– Спасибо.
– Вы не выглядите таким уж старым, – сказал я.
– Мне семьдесят четыре. Я бы мог ещё заседать в Верховном суде… не то чтобы чернокожий либерал имел шансы быть туда назначенным в ближайшие… да вообще никогда.
– Гмм, – сказал я, не найдя лучшего ответа. – А вы перед ним когда-нибудь выступали?
– Перед кем?
– Верховным судом. Американским,
– Были канадцем, – поправил Дрэйпер. – Сейчас вы вообще никто.
– Ну-у… – сказал я.
– Но, возвращаясь к вашему вопросу, да, я выступал перед Верховным судом. В последний раз в деле «Мак-Чарльз против Масланковски».
– Так это были вы?
– Да.
– Вау. Горжусь знакомством, мистер Дрэйпер.
– Малкольм, пожалуйста.
Он выглядел таким бодрым, что я не мог поверить в его скорую смерть.
– Так вы… вы сюда в гости приехали?
– Нет, нет, я здесь живу. Я тоже переместил своё сознание. Полноправный Малкольм Дрэйпер по-прежнему занимается юридической практикой на Земле. Впереди ещё множество битв и множество юных умов, из которых нужно сделать юристов, а я уже слишком устал этим заниматься. Доктора сказали, что я запросто протяну ещё лет двадцать, но я больше не чувствовал в себе сил трудиться так же усердно и дальше. Так что я ушёл в отставку сюда – и теперь они говорят, что при здешней малой тяжести я смогу прожить и тридцать лет.
– Тридцать лет…
Он посмотрел на меня, но тактично удержался от вопроса. Интересно, каково это юристам – иметь возможность задавать любые неприятные вопросы, неважно, насколько прямые и личные, в зале суда, но воздерживаться от них так же, как все остальные, за его стенами. Я решил, что нет причин скрывать это от него.
– Я, вероятно, здесь лишь на короткое время.
– Такой молодой человек, как вы? Полноте, мистер Салливан, вы ведь под присягой…
– Нет, это правда. Повреждённые сосуды в мозгу. Их можно увидеть, но невозможно исправить. Я могу умереть в любой момент, или, ещё хуже, впасть в вегетативное состояние.
– Ох, – сказал Дрэйпер. – Ох ты ж…
– Всё нормально, – сказал я. – По крайней мере, другая версия меня продолжит жить.
– Точно, – отозвался Дрэйпер. – То же самое и со мной. Уверен, мы сможем гордиться ими обоими. – Он помолчал. – И как, вы уже нашли здесь себе пару?
Его прямота застала меня врасплох, и я ничего не ответил.
– Я видел вас с этой писательницей – Карен Бесарян.
– Да. А что?
– Вы ей, похоже, нравитесь.
– Не мой тип.
– Не ваш возраст, хотите сказать.
Я не ответил.
– Впрочем, – сказал Малкольм, – здесь отличные проститутки.
– Я знаю. Я читал брошюру.
– Я вёл колонку о гражданских свободах в «Пентхаусе». Как Алан Дершовиц [77] до меня.
– Правда?
– Ага. Их девиз был «Журнал о сексе, политике и власти».
– И о писающих женщинах.
– И об этом тоже, – улыбнувшись, согласился Малкольм. Подростком я иногда в них заглядывал, пока «Пентхаус» и «Плейбой» не обанкротились, не выдержав конкуренции с сетью. – Так в чём же дело? – продолжал Малкольм. – Не любите за это платить?
77
Алан Дершовиц (род. 1938) –
– Пока не приходилось.
– Я считал, что в Канаде всё это легально.
– Это да, но…
– Кроме того, посмотрите на это под таким углом. Вы за это не платите. Джейк Салливан с Земли – это он оплачивает все счета. Вы на каком плане обслуживания?
– Золотом.
– Ну, тогда проститутки включены.
– Я не знаю…
– Поверьте мне, – сказал Малкольм, и в его глазах сверкнула искра, – вы никогда по-настоящему не занимались сексом, пока не попробовали его при вшестеро меньшей тяжести.
Теперь, когда у меня было новое тело, я прекрасно обходился без потения, чихания или усталости, без чувства голода. Я не скучал по отбитым пальцам на ноге, по солнечным ожогам, по соплям и мигреням. Я не скучал по болям в левой лодыжке, по поносу, перхоти и спазмам, по моментам, когда так в туалет хочется, что аж больно. Я не скучал по необходимости бриться, стричь ногти или пользоваться дезодорантом. Не скучал по бумажным порезам, метеоризму, прыщам, затёкшей шее. Было здорово знать, что мне никогда не понадобится накладывать швы, или делать ангиопластику [78] , или вправлять грыжу, или лечить лазером отслаивание сетчатки – то, что Ракушка сделала с моей рукой, было исправлено за пару минут, и рука стала как новая; любое физическое повреждение могло быть устранено так же легко, без анестезии и не оставив шрамов. А ещё, как говорилось на презентации, очень приятно не беспокоиться о диабете, раке, болезни Альцгеймера, инфаркте, ревматоидном артрите – или о проклятом Богом синдроме Катеринского.
78
Процедура расширения поражённого кровеносного сосуда для обеспечения кровотока через него. Обычно выполняется путём имплантации в сосуд специального расширителя.
Плюс теперь я мог читать часами. Мне по-прежнему становилось скучно так же легко, как и раньше; книга должна быть мне интересна. Но мне больше не приходилось прекращать чтение из-за того, что устали глаза или от чтения при тусклом освещении начала болеть голова. В сущности, я не читал так много с тех пор, как был студентом.
Были ли вещи, по которым я скучал? Конечно. Моя любимая еда – перец халапеньо и попкорн и желейные конфеты и тянучий сыр на пицце. Я скучал по тому чувству, которое у меня возникало после того, как я действительно сладко зевнул, или по бодрящему ощущению от плещущей в лицо холодной воды. Мне не хватало щекотки и ощущения шёлка на коже и смеха такого заливистого, что начинали болеть щёки.
Но всё это ушло не навсегда. Через десяток-другой лет появятся технологии, которые смогут вернуть мне все эти ощущения. Я могу подождать. Я могу ждать сколько душе угодно.
И всё же, несмотря на то, что у меня было всё время мира, некоторые вещи развивались с пугающей стремительностью. Карен съехала из своего люкса в «Ройал-Йорке» и переехала ко мне. На время, разумеется – просто так удобнее, раз уж ей пришлось задержаться в Торонто для регулярных визитов к Портеру для проверки и отладки два или три раза в неделю.