Золотоглазые
Шрифт:
— Чарли, Чарли, дорогой, что там? Не…
— Я пьян, Милли, извини. Не обращай на меня внимания, — сказал он.
— О, Чарли, ребенок, он…
— Просто реакция, дорогая. Только реакция. Ребенок прекрасный, понимаешь. Никаких отклонений и осложнений. Никаких. Он безупречен.
— Слава богу! — воскликнула миссис Уиллерс.
— У него золотые глаза, — сказал ей муж. — Смешно и забавно. Надеюсь, никто не возражает против золотых глаз?
— Нет, дорогой. Ну, конечно, нет.
— Само совершенство, за исключением глаз.
Миссис Уиллерс помогла ему снять пиджак и проводила его в гостиную. Он упал в кресло, затем вдруг сел, ошарашенно оглядываясь.
— Так глупо, да? — сказал он. — Все беспокойства… А он безупречен… я, я… — он неожиданно разрыдался.
Миссис Уиллерс села на спинку кресла и обняла мужа.
— Ну, ну, мой дорогой, все хорошо, милый. Теперь все уже позади, — она повернула к себе его лицо и нежно поцеловала.
— Мог родиться черным, желтым, зеленым, как мартышка. Рентген тут не поможет. Если все женщины Мидвича последуют за мисс Ламб, ей нужно будет поставить икону в церкви.
— Знаю, дорогой, знаю. Но ты не должен больше тревожиться об этом. Ты ведь сказал, что он безупречен.
Уиллерс несколько раз утвердительно кивнул.
— Правильно, безупречен, — повторил он и снова кивнул. — Вот только золотые глаза. Золотые глаза, прекрасные. Безупречен. О боже, как я устал, Милли.
Месяцем позже Гордон Зеллаби мерил шагами комнату ожидания в лучшем Трейнском роддоме. Затем он понял, что нужно пересилить себя и сесть. В его годы подобное поведение выглядит смешным, сказал он себе. Для молодого человека все это выглядело бы совершенно естественно, а последние недели убедили его в том, что он больше не молод. Он чувствовал себя вдвое старше, чем год назад. Однако, когда через десять минут вошла сестра, она обнаружила, что он вышагивает по коридору.
— У вас мальчик, мистер Зеллаби, — сказала она. — И миссис Зеллаби велела передать, что у него ваш нос.
Прекрасным июльским утром Гордон Зеллаби, выйдя из почтового отделения, встретил маленькую семейную процессию, идущую из церкви. В центре была девушка, несущая ребенка, завернутого в белое. Она была слишком молода, чтобы выглядеть матерью этого ребенка, едва старше школьницы. Зеллаби лучезарно улыбнулся, и все улыбнулись ему в ответ. Но вот они прошли, а его глаза, глядящие вслед девочке, стали грустны.
Когда он вошел на церковный двор, навстречу ему вышел викарий.
— Здравствуйте, викарий. Все поете на крестинах? — сказал он.
Мистер Либоди приветствовал его, и они вместе зашагали по тропинке.
— Уже легче. Осталось двое или трое.
— И будет сто процентов?
— Почти. Должен признаться, я не ожидал этого. Но я думаю, они чувствуют, что хотя крещение и не урегулирует все это дело, но все же это лучше. Я рад, что они так делают. — он помолчал. — Вот эта молоденькая Мэри Хистон. Она выбрала имя Теодор. Выбрала сама, по собственному желанию.
Зеллаби задумался, а затем кивнул:
— Я тоже рад, викарий, очень рад. И вы знаете, в этом неплохое признание для вас.
Мистер Либоди казался польщенным, но покачал головой.
— Нет, не для меня. То, что такой ребенок, как Мэри, захотела назвать свое дитя «Даром божьим» вместо того, чтобы стыдиться его, — это заслуга всей деревни. Совместная работа с прекрасным капитаном — миссис Зеллаби.
Некоторое время они шли молча, затем Зеллаби сказал:
— Однако факт остается фактом, как бы девочка это ни восприняла. Она обворована. Из ребенка она превратилась во взрослую женщину. По-моему, это грустно. У нее не было возможности расправить крылья. Время поэзии и романтики прошло. Ей остается только грустить об этом.
— Возможно, кто-то и согласится, но я сомневаюсь в этом. Поэтому поэзия встречается все реже… Но не только в этом дело, теперь нужно больше темперамента, чем в наши времена, чтобы перейти сразу от игрушек к детям.
Зеллаби покачал головой с сожалением.
— Полагаю, вы правы. Всю мою жизнь я считал предосудительными утопические взгляды женщин. И всю мою жизнь девяносто процентов из них показывали мне, что их это нисколько не волнует.
— Конечно, есть такие, кто не был обворован совсем, — вставил Либоди.
— Вы правы. Я только что заглянул к мисс Огл. Она не из таких. Она все еще растеряна, но она довольна. Можно подумать, она сотворила какое-то колдовство, сама не зная как.
Он помолчал и продолжил:
— Моя жена сказала, что через несколько дней возвращается миссис Либоди. Мы очень рады это слышать.
— Да, доктора удовлетворены ее состоянием.
— А как ребенок?
— С ним все в порядке, — ответил мистер Либоди грустно. — Она его обожает.
Он остановился у ворот сада.
— Да, — кивнул Зеллаби. — А что с мисс Фершам?..
— Она очень занята. Все еще считает, что щенки куда интереснее детей, но я замечаю, что это убеждение начало ослабевать.
— Даже самые упорные принимают случившееся. — согласился Зеллаби. — Как мужчина, я нахожу, что после сражения все успокаивается.
— Да, сражение было. Но сражение — только высшее проявление борьбы. А бороться еще придется много.
Зеллаби посмотрел на него более внимательно, а мистер Либоди продолжал:
— Кто они, эти дети? Есть нечто удивительное в их золотых глазах. Они… — он поколебался и добавил: —Я думаю, это не вид иного создания, которое вручает себя нам, но я постоянно возвращаюсь к тому, что должна быть какая-то проверка.
— Кого? Кем?
Мистер Либоди покачал головой:
— Возможно, мы никогда не узнаем. Какой-то тест мы уже прошли. Мы могли бы отвергнуть ситуацию, но мы приняли ее, словно это наше дело.
— Будем надеяться, что мы поступили правильно, — сказал Зеллаби.