Золотой дублон Брашера
Шрифт:
Конечно, дверь № 1354-А открылась, и на меня взглянула маленькая женщина с блестящими глазами и тюрбаном на только что вымытой голове.
— Вы к миссис Тигер? — визгнула она.
— К ней или к мистеру Тигеру.
— Они уехали в отпуск вчера вечером. Просили меня передать, чтобы газеты и молоко им не носили. Времени у них было немного. Немножко неожиданно они собрались.
— Спасибо. Какая у них машина?
Из-за ее спины послышался душещипательный диалог из какого-то многосерийного любовного
— Вы их знакомый? — В ее голосе подозрение было намазано густо, как масло на бутерброд.
— Ничего, — сказал я грубым голосом, — все, что нам нужно, — это вернуть свои деньги. Не так уж трудно узнать, на какой машине они уехали.
Она наклонила голову, прислушиваясь.
— Это Лейла Мей, — сказала она мне с печальной улыбкой. — Четвертая серия. Она не пойдет на танцы с капитаном Майерсом. Я так этого боялась.
— О боже, — сказал я, вернулся к машине и поехал к себе в Голливуд.
В конторе было пусто. Я открыл кабинет, распахнул окна и сел.
Еще один день тянулся к концу, воздух был душный и усталый, на бульваре тяжело ревели возвращающиеся домой машины, а Марлоу сидит в своей конторе, потягивает виски и разбирает дневную почту. Пять рекламных проспектов. Два счета. Красивая цветная открытка из гостиницы в Санта-Розе, где я прожил четыре дня, работая по делу. Я набил и раскурил трубку и налил себе еще. Никто не приходил, никто не звонил, ничего не происходило, никого не интересовало, умер я или уехал в Эль-Пасо.
Мало-помалу шум за окном стихал. Небо потемнело. На западе еще отсвечивало красным. В нескольких кварталах от меня вспыхнул первый неоновый свет. В переулке с ревом развернулся грузовик, попятился и выехал на бульвар.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Мистер Марлоу? Добрый вечер. Это говорит мистер Шоу, — Шоу был консьерж в доме, где я жил.
— Да, мистер Шоу. Как дела?
— Все в порядке, мистер Марлоу, спасибо. Надеюсь у вас тоже. Тут пришла молодая дама, просит пустить ее в вашу квартиру. Не знаю, почему.
— Я тоже, мистер Шоу. Я никого не жду. Она назвалась?
— Да, конечно. Ее фамилию Дэвис. Мисс Мерл Дэвис. Она — как бы это сказать — вроде в истерику собирается впадать.
— Впустите ее ко мне, — быстро сказал я. — Я буду там через десять минут. Это секретарша моего клиента. Сугубо деловая встреча.
— Да-да. Понимаю. Должен ли я… э-э… остаться с ней?
— Как сочтете нужным, — сказал я и повесил трубку.
Проходя мимо зеркала, я увидел в нем взволнованное лицо.
27
Когда я открыл дверь в свою квартиру и вошел в гостиную, Шоу уже поднимался с дивана. Это был высокий человек в очках. На первый взгляд казалось, что уши стекают вниз по его лысой голове. У него была улыбка вежливого идиотизма
Девушка сидела в моем кресле у шахматного столика. Просто сидела и молчала.
— А, вот и вы, мистер Марлоу, — проскрипел Шоу. — Да. Весьма. У нас с мисс Дэвис был такой интересный разговор. Я ей рассказал, что я родом из Англии. Она… э-э… не сказала мне, откуда она. — Он был уже на полдороге к двери.
— Вы очень любезны, мистер Шоу, — сказал я.
— Не за что, — проскрипел он. — Не за что. Я, пожалуй, пойду. Мой ужин, вероятно…
— Это очень мило с вашей стороны, — сказал я. — Я вам так благодарен.
Он кивнул и вышел. Неестественно-радостная улыбка, казалось, таяла у закрытой двери, как улыбка чеширского кота.
— Ну, привет, — сказал я.
— Привет, — сказала она. Голос у нее был вполне спокойный, серьезный. На ней был коричневый костюм, широкая светлая шляпа под цвет туфель и маленькой сумочки. Очков на ней не было.
Если бы не лицо, выглядела она вполне нормально. Но глаза у нее были совершенно безумные. Белки светились вокруг огромных зрачков, и взгляд у них был остановившийся. Когда глаза двигались, то с таким напряжением, что казалось, слышно, как что-то скрипит. Уголки рта были плотно сжаты, но середина верхней губы была приподнята вверх-вперед и открывала зубы — казалось, губу тянула привязанная к ней тонкая ниточка. Она поднималась все выше, и казалось, что больше уже невозможно, потом всю нижнюю часть лица сводила судорога, а когда спазм проходил, рот был плотно сжат. А потом все повторялось снова. Кроме того, у нее было что-то с шеей: голова медленно поворачивалась влево, градусов на сорок пять. Тут голова дергалась и принимала прежнее положение.
Сочетание этих двух движений плюс неподвижность тела, стиснутые на коленях руки и остановившийся взгляд ее глаз могли вывести из себя кого угодно.
На письменном столе у меня была жестянка с табаком, а между столом и ее креслом стоял шахматный столик. Я достал из кармана трубку и пошел к столу набить ее табаком. Я оказался по другую сторону шахматного столика. Ее сумочка лежала на краю столика чуть в стороне от нее. Когда я подошел, она слегка подпрыгнула, потом опять села, как раньше. Даже попробовала улыбнуться.
Я набил трубку, достал спички, зажег, прикурил и остановился с погасшей спичкой в руке.
— Вы не надели очки, — сказал я.
Она заговорила. Голос был спокойный, собранный:
— Я ношу их только в доме или когда читаю. Они у меня в сумочке.
— Сейчас вы в доме, — сказал я. — Вам нужно надеть очки.
Я небрежно потянулся к сумочке. Она не пошевелилась. Она не смотрела на мои руки. Она смотрела мне в лицо. Открывая сумочку, я немного повернулся. Я вытащил очки и пододвинул их к ней по столу.