Золотой дублон Брашера
Шрифт:
Девушка оторвала взгляд от его лица и взглянула на меня. Миссис Мердок резко спросила:
— Кто такой Эдди Прю?
— Телохранитель мистера Морни, — ответил я. — Я не весь день потратил зря, миссис Мердок. — Я смотрел на ее сына, ожидая ответа.
— Нет, я его не видел, — ответил он. — Конечно, я знаю его в лицо. Достаточно увидеть его один раз, чтобы запомнить. Но вчера его там не было.
— Это все? — спросил я.
Он посмотрел на мать. Она прямо подпрыгнула:
— Разве этого не достаточно?
— Может быть, — сказал
— А где она, по-вашему, должна быть?
Я едва не сказал ей, где — просто чтобы посмотреть, как она отреагирует. Но я сдержался. Я сказал:
— Видимо, вы обо всем позаботились.
Миссис Мердок тяжело проговорила:
— Поцелуй свою маму, сынок, и можешь идти.
Он послушно встал, подошел к ней, поцеловал ее в лоб, она похлопала его по руке. Он вышел с опущенной головой и тихо закрыл дверь. Я сказал Мерл:
— Я думаю, вам надо будет записать все это, как он рассказал, перепечатать и дать ему подписать.
Она растерялась. Старуха проскрипела:
— Разумеется, она не станет этого делать. Займись своими Делами, Мерл. Я хотела, чтоб ты это послушала. Но если я опять увижу, что ты злоупотребляешь моим доверием, ты знаешь, что будет.
Девушка встала и улыбнулась ей с сияющими глазами:
— Конечно, миссис Мердок. Я никогда этого не сделаю. Никогда. Можете мне поверить.
— Надеюсь, что так, — проворчал старый дракон. — Иди.
Мерл тихо вышла.
На глазах миссис Мердок образовались две большие слезы и медленно двинулись вниз по слоновьему изгибу щек, добрались до мясистого носа и скользнули по губе. Она нашарила платок, вытерла их, потом промокнула глаза. Она убрала платок, взяла стакан и мирно проговорила:
— Я очень люблю моего сына, мистер Марлоу. Очень. И все это меня очень огорчает. Вы полагаете, ему придется рассказать эту историю полиции?
— Надеюсь, что нет, — сказал я. — Ему будет чертовски трудно заставить их поверить ей.
Рот у нее открылся, и на меня блеснули ее зубы. Она сжала губы и набычилась.
— Что это вы хотите сказать? — спросила она.
— Только то, что сказал. Эта история не похожа на правду. Она и выглядит как сфабрикованная плоская басня. Он ее сам придумал или это вы ее изобрели и дали ему выучить?
— Мистер Марлоу, — сказала она убийственным голосом, — вы идете по очень тонкому льду.
Я махнул рукой:
— А кто нет? Ну хорошо, скажем, все это правда. Морни будет все отрицать, и мы вернемся к исходной позиции. А он обязательно будет отрицать, иначе он будет привязан к двум убийствам.
— Разве это не похоже на правду? — спросила она.
— Для чего Морни, человек с некоторой поддержкой, положением и определенным влиянием, станет связываться с двумя убийствами? И все это только для того, чтобы не быть обвиненным в какой-то ерунде, вроде продажи заложенной ему вещицы. Мне это недоступно.
Она молча смотрела на меня. Я ухмыльнулся, потому что в первый раз собирался сказать ей вещь, которая ей понравится.
— Я
— Я его не спрашивала, — удивительно спокойно для нее ответила старуха.
— Она там же, где начала, поет в оркестре клуба «Айдл-Вэлли». Я с ней говорил. Она по-своему очень жесткая женщина. И не очень любит вас. Я не исключал, что монету могла взять она, просто назло. И тем более не исключаю, что Лесли мог знать об этом и состряпать эту историю, чтобы защитить ее. Он говорит, что очень любит ее.
Она улыбнулась. Приятной эту улыбку назвать было нельзя — не то лицо. Но все же это была улыбка.
— Да, — сказала она. — Да. Бедный Лесли. Именно так он и мог бы поступить. И в этом случае, — ее улыбка расплылась прямо до ушей, — в этом случае моя милая невестка может быть причастна к убийству.
С четверть минуты я наблюдал, как она наслаждается этой мыслью.
— А вам бы этого очень хотелось, — сказал я.
Она кивнула, все еще улыбаясь, с ходу согласившись, что этого ей бы очень хотелось, и не сразу почувствовав грубость в моем тоне. Потом лицо ее замерло, и губы плотно сжались. Она сказала сквозь зубы:
— Ваш тон мне не нравится. Мне не нравится ваш тон.
— Я вас не виню, — сказал я. — Он и мне не нравится. Мне ничего не нравится. Мне не нравится этот дом, и вы, и вся атмосфера вашей семьи, и затравленное лицо этой девочки, и этот пень — ваш сынок, и все это дело, и то, что мне не говорят о нем правды, и вся эта ложь, которую я выслушиваю…
Тут она принялась орать — лицо бешеное, глаза прыгают от ярости, от ненависти даже голос задрожал:
— Вон! Вон из этого дома! Немедленно! Сию минуту! Вон!
Я встал, поднял с пола шляпу и сказал:
— Вот это я сделаю с удовольствием.
Я несколько устало посмотрел на нее и направился к выходу. Открыл дверь, вышел. Дверь я закрыл тихо: придерживая ручку стиснутой рукой и тихо щелкнув замком.
Сам не знаю, почему.
22
За мной послышались быстрые шаги, кто-то несколько раз позвал меня, я, не оставливаясь, дошел до середины первой гостиной. Там я остановился, она подбежала ко мне, запыхавшись, глаза едва не выскакивают из очков, на волосах прыгают смешные маленькие зайчики от низких окон.
— Мистер Марлоу! Пожалуйста! Пожалуйста, не уходите. Ей нужно поговорить с вами. Она очень хочет вас видеть.
— Будь я проклят. У вас на губах сегодня губная помада. Здорово вам идет.
Она схватила меня за рукав:
— Пожалуйста!
— Скажите ей, пусть утопится, — сказал я. Даже Марлоу может потерять терпение. — Скажите ей, чтобы она дважды утопилась, если одного раза не хватит.
Я взглянул на ее руку, державшую меня за рукав, и легонько по ней похлопал. Она быстро отняла руку, глаза у нее стали круглые.