Золотой иероглиф
Шрифт:
Признаться, только теперь я вспомнил: после того, как Лена, прочитав иероглифы и определив, что трубка не китайского, а японского происхождения, сказала, что внутри таких амулетов самураи в старину иногда хранили разные дорогие их сердцу вещи, я попросил Таню, которой светила командировка в тот город, откуда мы уехали в прошлом году, зайти на ее прежнее место работы и просветить эту трубку на предмет содержимого. Командировка все откладывалась и откладывалась, и я со временем позабыл о своей просьбе.
— Что же ты мне сразу не сказала? —
— Просветила, представь себе… Только ничего интересного внутри нет — ни металла, ни камней… Похоже, пустышка.
— Но она чем-то залита с торцов. Интересно, насколько ценная эта штучка, кто может сказать? Что если я возьму и аккуратненько ее вскрою? Вдруг это действительно футляр-контейнер? В нем может быть что угодно, даже письменные документы, которые не взял рентген. Представь себе, это же семнадцатый век, или около того…
— Ты знаешь, Андрей, я что-то в это не очень верю. Триста лет, а то и больше… Разве может деревяшка столько просуществовать и не измениться?
— Говорят, сохранились даже части от Ноева ковчега…
— Глупости…
— И книги, еще более древние, чем эта трубка…
— В музеях, без доступа…
— А музыкальные инструменты, Таня? А? Те же скрипки. Амати когда их делал? По-моему, тоже в семнадцатом веке, и на них до сих пор можно играть; они не рассохлись, не сгнили. В рабочем состоянии, словом. А знаешь, почему?.. Лак! Хитиновый лак, который варили из панцирей креветок и всяких прочих сикарак! А восточные умельцы тоже вполне могли знать, что такой лак сохраняет поделки очень долгое время.
— Ну ладно, в это еще можно поверить… И все же, Андрей, может быть, не стоит ее ковырять? А если ты что-нибудь испортишь? Вдруг она стоит целое состояние, а ты начнешь ковырять, и все — только на помойку выбрасывать останется…
— А если внутри все же лежит что-то важное?
— Настолько важное, что из-за него ограбили нашу хату? — скептически покачала головой Таня, несмотря на то, что только сейчас говорила о «целом состоянии». — Нет, тут что-то другое.
— А что именно?
Таня пожала плечами.
Бамбук у меня всегда ассоциировался с отцовскими удочками, на которые мы по выходным дням ловили в Волге рыбу с барж, стоящих на рейде: в отличие от других «воскресных пап», мой отец никогда не таскал меня по зоопаркам и другим подобным местам, традиционно предназначенным для увеселения детей, чьи родители находятся в разводе… Я держал в руке омамори, а перед глазами стоял отец в фуражке с якорем, в полосатом тельнике под наброшенным на плечи старым кителем, с удочкой в руках и с длинной сигаретой «Ява-100» в уголке рта. Я тогда приставал к нему, чтобы он отдал мне трубку с иероглифами, вообразив, что это деталь удилища, и если ее приладить к соответствующему месту, тогда вся волжская рыба — моя… Кстати, надо будет бате позвонить — ему я и так звоню значительно реже, чем матери, да и ее не очень-то балую телефонными звонками… Стоп, а зачем откладывать?
Я
— Привет, пап! — сказал я, радуясь, что застал его дома. Летом он, поскольку продолжал работать на судах, неделями не появлялся на берегу. — Как жизнь?
— Да все так же. Скрипим… Когда домой приедешь?
— Не знаю, пап… Дела же.
— Дела, — ворчливо передразнил отец. — Наслышан я о твоих делах. Все спекулируешь?
— Нет, я сейчас менеджером в совместном предприятии работаю. И даже не в торговом.
— На флот не тянет?
Ну что я мог ответить? Тянет, и еще как тянет … Вот только я отлично знаю, что без практики меня сейчас хрен кто возьмет даже мотористом, тем более, что речники переживают на самые лучшие времена — свои-то кадры им сокращать приходится постоянно. И зарплаты не дождешься.
— Подожду, когда платить станут лучше… Там посмотрим.
— Все ищешь, где глубже…
Разговор стал меня раздражать. Батя, очевидно, находился не в самом лучшем расположении духа и был настроен повоспитывать меня.
Тем не менее я, насколько мог, сгладил выступы и шероховатости, а потом завел разговор об Амуре.
— Помнишь, у тебя была такая трубочка, цилиндрик бамбуковый? С иероглифами?
— Что-то не припоминаю…
— Ты еще говорил, что с Амура привез.
— А, было что-то такое… Пограничники знакомые подарили.
— Пап, а ты ничего не путаешь?
— Еще бы я путал! Начальник заставы, майор Кунцев мне ее подарил.
— Ты же говорил, что выменял ее у капитана китайского парохода! «Ветер с востока» номер семнадцать, если я не ошибаюсь.
Отец замолчал. Я почти физически чувствовал, как бьют по карману моих брюк пролетающие минуты — не так уж богато живут менеджеры, особенно недавно ограбленные…
— Папа, ты слышишь?
— Андрей, а почему ты вспомнил про нее? Что-то случилось?
— Пока нет… Но ее опознали, как японский, а не китайский талисман со словами молитвы или чего-то еще. Семнадцатый век, пап. Скажи точно, откуда она у тебя взялась?
Батя вздохнул — даже по телефону было слышно.
— Ты про своего деда, моего отца, много знаешь? — спросил он.
— Только то, что ты рассказывал, — произнес я. — А ты рассказывал всегда одно и то же: что практически не помнишь его.
— Тебе знакомо выражение «скелет в шкафу»?
— А то нет!
— Мне бы не хотелось, чтобы он вылез оттуда, сын. Я в свое время не собирался отдавать эту игрушку тебе, но ты почему-то еще со школьных времен требовал ее в подарок, вроде как чисто на память.