Золотой капкан
Шрифт:
– Все-таки расскажи. Какое ты золото утащил?
– Мое это, мое, - горячо заговорил Красюк, вскочив на ноги.
– То самое, что я спрятал там, у вертолета. А чалдон, видать, нашел.
– Так, понятно. И ты, значит, решил его умыкнуть в одиночку?
Красюк постоял, помолчал, снова сел и вдруг сказал то, чего Сизов никак не ожидал от него услышать:
– Прости, Иваныч. Бес попутал. Увидел свое, и словно мозги лопнули. Прости дурака...
– Слава богу, дошло. Ну
– Хопер забрал.
– Как забрал?!
– Стрелял в меня. Вот руку поранил.
– Красюк дернул левой рукой и застонал, так резануло болью. Помолчал и спросил совсем не свойственным для него тоном, просящим, заискивающим: - Что делать-то, Иваныч?
– Спросил бы это до того, как удирать.
– Чего уж теперь? Бей меня...
– Надо бы. Что с рукой-то? Чумбока смотрел?
– Смотрел. Скоро, говорит, заживет.
– Тогда все в порядке.
– Рука - ладно. А мы? Куда теперь?
– Обратно к Дубову.
– Не-е!..
– Красюк заметался возле костра.
– Срок же добавят.
– Добавят. Я свою половину золота хотел сдать, чтобы срок скостили. Думал и ты на это пойдешь. А теперь надо или к Дубову с поклоном идти, или Хопра ловить. У него одна дорога - к железке, а потом в Никшу. Значит, и нам туда же.
– Я говорил Чумбоке, чтобы догнал Хопра, а он испугался.
– Не Хопра он испугался.
– А чего?
– Не знаю. Только и мне страшно. Пошли-ка пока спать, утром разберемся.
Смутная безотчетная тревога на покидала Сизова и во сне. Ночью он встал, вышел из избушки, увидел Чумбоку, дремавшего у костра. В лесу необычно громко кричали филины, ревели изюбры. Тихо, чтобы не потревожить чуткого нанайца, он вернулся обратно, осторожно притворив за собой дверь, лег, но опять долго не мог уснуть от непонятного беспокойства.
Утро вставало тихое, солнечное, и тревога, всю ночь мучившая Сизова, улетучилась. Только Чумбока все ходил вокруг зимовья, что-то подправлял, что-то доделывал.
– Гляди, капитана, гнус, комар пропади, - сказал он.
– Ну и хорошо, - улыбнулся Сизов. Болезнь, видать, отходила, чувствовал он себя лучше, чем вчера.
– Тайга хитри. Моя боися. Нада беги соболем.
Не впервые общался он с местными охотниками и знал: если они говорят слушай и исполняй. Иначе пожалеешь, спохватишься, и дай бог, если не слишком поздно.
Красюк был непривычно тих, смотрел из-под бровей то ли смущенно, то ли злобно - не поймешь. Только один раз сказал угрюмо:
– Чего-то сдрейфил чалдон.
Сизов никак не отозвался, и Красюк больше не лез со своими соображениями, не мешал.
Они собрались быстро, перекусили на дорогу, напились чаю и пошли по распадку вниз,
– Ходи шибко, прыгай сохатым. Моя боись.
– Чего ты боишься-то - наконец не выдержал Сизов.
– Либо опять лес ломайся, либо огонь ходи. Надо беги, вода иди.
За день прошли не так уж и много. Вечером оказались в сыром лесу, где пахло папоротниками, потной корой, влажными мхами. Здесь решили переждать ночь. Выбрали площадку, свободную от подлеска, разожгли костер.
Ночью шумел ветер, и, как вчера, лес был полон тревожных голосов. Но утро тоже, как и вчера, было тихое, солнечное. И снова Красюк бросил свое пренебрежительное:
– Сдрейфил чалдон.
Сизов промолчал, поскольку и он тоже не испытывал особой тревоги. Беспокоился один только Чумбока. Он все суетился, торопил в дорогу.
– Шибко, шибко нада, моя боись!..
Утром спустились в болотистую низину, пошли по кочковатой равнине, заросшей высокой травой, редкими кедрами и соснами. Коричневые птички пищухи, как всегда, бегали по стволам, в кронах кедров суетились корольки, пеночки-теньковки. В синем чистом небе кружился короткохвостый орел-гусятник. Чумбока проследил за орлом, высмотрел блескучее пятнышко озерца и стайку казарок на нем.
– Тута сиди, жди, - сказал он, снимая свою торбу и отставляя карабин. Но сам не сел, стоял и оглядывался внимательно.
– Гляди-ка!
– удивленно закричал Красюк, показывая куда-то в сторону.
По равнине, то исчезая за кустами, то выскакивая на открытое место, бежал лось, и на рогах у него пушистыми комочками сидели три белки.
– Капитана!
– глянув на лося, испуганно закричал Чумбока.
– Твоя шибко, шибко беги, копай яма. Близко тайга ходи огонь.
Он первым побежал вниз, в сторону озерца. В редколесье на моховом болоте остановился, стал торопливо рвать мох, сваливая его кучей. Красюк и Сизов кинулись следом, тоже принялись рвать мох.
– Нада спеши, спеши!
– кричал Чумбока.
– Быстро копай моха. Моя шибко боись!
Подо мхом была сырая болотистая земля, вся пронизанная нитями корней. Они рвали их, черпали ладонями землю, откидывали. Скоро под ногами захлюпало, но копать стало не легче, а даже труднее: жижа вытекала из рук, и в ладонях оставалось совсем ничего.
Поминутно взглядывая на небо, Чумбока принялся сооружать из жердей что-то вроде большой рамы. По небу уже тянулись хвосты дыма. Неподалеку с невиданной скоростью промчался медведь, но Чумбока даже не посмотрел в его сторону.