Золотой Конвой. Дилогия
Шрифт:
– Гущин, вставай.
– Надо найти тебе обувь.
– Сейчас...
– пробормотал Гущин.
– Сейчас...
Медлявский подошел к Гиммеру. Тот лежал ничком, глядя в небо пустыми глазами.
– Что он?
– Спросил поднимаясь со снега Гущин.
– Готов.
– И черт с ним, со скотом, - Выплюнул Гущин.
– Повезло, что сдох. Сам бы добил.
– Ищи, сапоги, - Напомнил Медлявский.
Гущин рассеяно кивнул, и неловко заковылял по снегу в портянках, к телам на снегу. Медлявский тоже отправился мародерствовать. Карабинов нигде не было. Их ценили, и победители все увезли. А длинные винтовки остались.
Гущин тем временем, матерясь, стягивал с одного из тел валенки. Валенок слезал с натугой, и Гущин упирался в лежащее тело ногой, чтоб то не тащилось по снегу. Медлявский вздохнул. Не так он себе представлял войну в детстве. Совсем не так... У одного из мертвых лешаков за плечами была котомка. Большинство шли брать крепость налегке, а этот не снял, - видно имел там что-то ценное. Надо понимать, и оставшиеся в живых товарищи подумали так, потому что котомка на плечах мертвеца теперь зияла открытым растянутым верхом. Но там, внутри, Медлявский нашел звернутый в тряпицу перемол сухарей с салом, застывший на морозе единой глыбкой. Это было хорошо. Потому что всю еду победители увели с собой. Медлявский закинул котомку себе на плечо.
Подошел Гущин, уже в валенках, с винтовкой наперевес.
– Кажется я все-таки подморозил ногу, - пожаловался он.
– Надо растереть.
– Да уж растер... Проклятый мороз. Нашли еду?
– Да, некоторое количество.
– Хорошо.
– Обрадовался Гущин.
– А то если зверя не встретим, сдохнем с голоду раньше, чем дойдем обратно. Надо выбираться из этого ада... Щас, погодите, я только шлепну красного, и пойдем.
Гущин неловкими пальцами провернул предохранитель на винтовке, и вложил приклад в плечо, метя в спину возившегося над мертвым телом крскома.
Медлявский положил руку сверху на ложе винтовки, и увел его вниз.
– Нет. Так нельзя, прапорщик.
– Что?
– Гущин непонимающе поглядел на Медлявского больными глазами.
– Я с ним договорился. У нас с ним, некоторым образом, перемирие.
– У вас может.
– Скинул его руку с ложи Гущин.
– А я так слова не давал. Просто отойдите, и останетесь со своей чистой совестью.
– Нет, - Медлявский качнул головой.
– Я дрался вместе с ним, Гущин. И я дал слово.
– Да к черту ваше слово!
– Рявкнул Гущин.
– Это мразь нас несколько дней по лесу гоняла. Может это он наших друзей убил! Да уберите руки!
Гущин извернулся, и сильным тычком ствола в грудь отбросил Медлявского в снег. Тот падая успел коротко порадоваться, что винтовка Гущина до этого принадлежала лешаку, и не имела штыка, иначе Гущин проткнул бы его насквозь. Грудь в месте дара взорвалась болью. Сам же Гущин снова вскинул ствол на краскома, и... уперся взглядом в дуло его револьвера. Тот услышал крики.
–
– Плохое время для таких игр.
– Ты сам брось револьвер!
– Рявкнул Гущин.
– Еще чего, - усмехнулся краском.
– Значит, оба сдохнем, - раздувая ноздри выдохнул Гущин.
Сухо щелкнул взводимый курок. Гущин скосил глаза. Медлявский сидел в снегу, направляя на него свой наган.
– Бросьте винтовку, прапорщик, - приказал Медлявский.
– Честное слово, вы сошли с ума.
– Это вы сошли с ума!
– Завопил Гущин.
– Это вы сошли! Вы целите в меня из-за... Из-за красной гниды! Да что же, весь мир тронулся? Или я уже впадаю в деменцию?.. Очнитесь, Медлявский!
– Бросьте винтовку, Гущин, - Повторил Медлявский.
– Честное слово, я устал... Не заставляйте меня стрелять. Здесь никому нет нужды стрелять. И так достаточно... постреляли.
Гущин разжал руки, винтовка глухо упала в снег. Глядя попеременно на краскома и Медлявского, Гущин начал медленно отступать к воротам.
– Вы сошли с ума, штабс-капитан.
– Он ткнул дрожащим пальцем в Медлявского.
– Не думайте, что я промолчу. Молитесь, чтоб я не выбрался из леса. Вас за это будет судить трибунал. Нас и так предали... А вы меня предали. Да будьте прокляты.
– Он развернулся, и выбежав через ворота, скрылся из виду за стеной.
Медлявский глядя вслед, осторожно спустил курок.
– Замерзнет в лесу, дурак.
– Заметил краском Екимов.
– Даст бог, одумается, - устало вытер лоб Медлявский.
– Угу.
– Буркнул краском.
– Поможешь мне?
– Спросил Медлявский.
– В чем?
– Хочу своих людей схоронить.
– Невозможно, - Мотнул головой краском.
– Земля мерзлая. Только костром греть. Мы тут с голоду сдохнем, раньше, чем хоть одну яму выкопаем.
– Не надо копать.
– Объяснил Медлявский, и показал на провал со сгнившим, провалившимся настилом, в центре двора. Вот яма. Сложим туда.
– Так засыпать нечем.
– Пожал плечами краском.
– Все одно зверье по весне таскать начнет.
– Все лучше, чем на поверхности. Оттуда хоть кости не растащат. А там, дай бог, придут люди, похоронят по-человечески.
– Ну, если так.
– Краском согласно мотнул головой, с тянул с руки перчатку.
– Только тогда и моих туда сложим. Чьи бы сюда не пришли, -пусть хоронят всех. Договор?
– Он протянул пустую руку.
– Договор, - согласился Медлявский.
Они пожали руки.
***
Время шло к полудню. Мы собрали рюкзаки, и спустившись в ход в валу, собрали наше оружие. После всего пережитого, решили устроить привал прямо здесь, в старом крепостном дворе.
Порубили топориком ближний найденный сухостой, устроили костерок, вскрыли консервы. И сели, привалившись спинами к рюкзакам. Мы с Иваном уже поели, а Павел все нудил из банки свое овощное рагу. Я вертел в руках предметы из офицерской планшетки. А Иван изучал найденный там же блокнот штабс-капитана Медлявского. Сперва его взял я, и даже успел прочесть какую-то часть, - короткие записки времен великой войны, сражения с австрийцами, награждение георгием... Но потом блокнот перехватил Иван, и сразу забрался ближе к его концу. Он прочел нам некоторые места, и теперь мы знали то же, что и покинувший нас слуга народа - с самого начала золота не было.