Золотой Конвой. Дилогия
Шрифт:
– Что за склад?
– Бормотнул Екимов.
– Ну, встань сбоку, посвети...
Медлявский пристроился, так, чтоб спина Екимвова не перекрывала луч. Тот приладился к одному из мешков, мысля развязать завязанную кожаной тесемкой горловину. Но та не поддалась, вместо этого сам тюк вдруг разошелся под рукой ветхой рваниной, и из огромной прорехи вдруг звеня и бренча, полился на землю металлический ручей. Тяжелые кругляши монет сыпались друг на друга горой, отскакивая, разбегаясь бегом на ребрах по темным углам. В луче фонаря засверкало,
– Это?..
– Остолбенело промямлил краском.
– Это чего? Золото?!
– Похоже на то.
– Отозвался Медлявский.
– Так это... Все-таки ваше?
– Нет конечно, - деревянным голосом отозвался Медлявский.
– Сам видел, пещера была закрыта. Тут бог знает сколько лет не был никто...
Он наклонился, поднял с пола один из золотых кружков. Неровно отлитый, похожий на лепешку, на лицевой стороне был изображен коленопреклоненный мужчина в халате, с длинной бородой, с луком в одной руке, посохом или может, копьем, в другой, и колчаном за спиной.
– Что-то восточное, персидская может быть...
– Пробормотал Медлявский. Бросил монету в кучу, поднял другую. Четкую, аккуратную, будто только с монетного двора, с профилем дородного мужчины, украшенным венцом. Перевернул её неловкими в перчатках руками. На оборотной стороне была изображена крылатая женщина, и обвивавшая её кругом надпись. Медлявский поднес ближе фонарь, и напрягая в слабом свете глаза, вслух прочитал:
– 'Викториа Константини...'.
– Чего это?
– спросил Екимов.
– Это солидус, - пробормотал Медлявский.
– Золотая монета, отчеканена в правление августа Константина Великого. Был такой царь...
– Давно?
– Спросил Екимов.
– Ну...
– Медлявский задумался, как сказать попроще.
– Лет через триста после рождения Христа.
– Ядрен корень!..
– Выдохнул Екимов.
– Да уж...
– Медлявский поднял еще пару монет.
– 'Лео перпет...'. Император Лев Макелла. Из тех же краев, лет на сто позже. А вот эти наши: 'црь и великии кнзыва на всея Русии'. А здесь что? 'Владимир на столь'... Боже. Да любой нумизмат, чтоб сюда попасть, левую руку себе отгрызет.
Екимов разложил нож, и пошел мимо сложенных друг на друга мешков, проводя лезвием по истлевшей такни верхнего ряда. Зажурчало, загремело, потекло на землю металлическим потоком из прорех. Сыпалось с мелодичным перезвоном, иногда перемежающимся звуком падений более крупных предметов. Это на россыпи монет вываливались серебряные кувшины, злотые блюда с иранскими всадниками, скифские блюда и подвески, с переплетенными дивными зверями. Вывалился и тут же скрылся в золотом потоке надоспешный крест-энколпион, сбитый сотни лет назад с груди какого-то удальца. Вывалилась чаша, по бокам которой на грациозных конях скакали золотые всадники, в свободных штанах; - упала на бок, и сама рассыпала сокрытые в ней монеты. Сыпалось, текло,
– Хватит, Екимов.
– Позвал Медлявский.
– А?
– Екимов оглянулся, глаза у него были осоловелые.
– Это ж сколько... Сколько на это хлеба можно накупить?
– Не знаю, - Медлявский неуверенно пожал плечами, - Ценность колоссальная. Здесь не в золоте дело. То есть, - и в золоте конечно. Но историческая ценность несопоставимая. Это история, отлитая в металле.
– Дивное дело.
– Екимов машинально вытер иней с усов.
– Слыхал я на посиделках всякие побасенки о кладах. Зарыл мол кто-то горшок с червонцами. Горшок, итить! А тут...
Медлявский взял с ближайшего распоротого мешка горсть золотых монет, растер их на руке, водя большим пальцем, будто ком грязи растер. Бросил золотые кружочки обратно, и вдруг тихонько засмеялся.
– Ты чего?
– С тревогой глянул на него Екимов.
– Умом-то не тронулся?
– Уф, - выдохнув смех ответил Медлявский.
– Нет, но... Переть на себе бог знает сколько верст несуществующий клад, чтоб найти настоящий. Каково, а?
Медлявский снова заклокотал смехом. И глядевший на него Екимов, против воли тоже фыркнул.
– Да, шутит-крутит судьбейка... Только, чего мы со всем этим делать будем?
Смех Медлявского затух. Оба вспомнили, что они, в общем-то, по разные стороны.
– Мне для себя золото без нужды, - Сказал Медлявский. Я всю жизнь прослужил, богатства не нажил. Да и не стремился.
– Так ведь и я не барин, - отозвался Екимов.
– Я слесарь-лекальщик. Мастер. Своим ремеслом завсегда и себя и семью прокормлю в достатке.
– Тогда, полагаю, это золото государственное.
– Народное.
– С нажимом поправил Екимов.
Он упрямо посмотрели друг на друга.
– Гм... Знаешь чего, - Медлявский развел руки - В одном у нас мысли сходятся: золотая лихорадка нас не одолевает. Это уже хорошо. Значит не кинемся тут друг-друга душить за желтые кругляши. Давай тогда твой вопрос отложим. Обсудим, как отсюда выберемся. А пока, подсвети-ка мне.
– Он протянул Екимову фонарь.
– Зачем?
Медлявский опустился на один из не распоротых мешков.
– Занесу в свой дневник и на карту данные о кладе. Чтоб потом можно было найти.
Медлявский расстегнул планшетку, вытащил свой дневник. И раскрыв на последней странице, скорописно застрочил карандашом.
– Шибко пишешь, - восхитился Екимов.
– Привычка, - машинально отозвался Медлявский.
– Так, теперь сделать метку на карте...
Штабс-капитан вытащил из планшетки карту Гиммера, на которой он отмечал путь конвоя, и хотел внести новые метки. Но в этот момент фонарик в руке Екимова вдруг ощутимо померк, луч совсем потерял силу, наливаясь предсмертной сумеречностью.