Золотой козленок
Шрифт:
– Людей не существует в природе. Есть высокоразвитые приматы, которые назвали себя людьми и этим тешат собственное тщеславие. Я, конечно же, не лучший образец…
Девица хихикнула:
– А ты не страдаешь самолюбием.
– С годами я себя торжественно разлюбил, - скромно признался Веня, рассчитывая на дивиденды за откровенность.
Лена улыбалась, слушая болтовню своего нового знакомого:
– Смотри!
– он указал на ничем не примечательный памятник.
– Куц Михаил Семёнович. Двадцать первый - восемьдесят девятый. «Видит Бог, я этого не хотел».
Оставшуюся часть пути он болтал
– Смерть без причины - признак дурачины, - Жульдя-Бандя посмотрел на художницу, в попытке узнать её реакцию на свои интеллектуальные потуги. Он входил в раж, поскольку тема смерти была питательной средой не одному поколению мыслителей.
– Смерть - самый убедительный аргумент против твоего существования.
– Очень убедительный, - согласилась Лена, сопроводив это кивком головы.
Жульдя-Бандя, приостановившись, отправил вопросительный взгляд в очи очередной пассии:
– А что ты скажешь собравшимся у твоего смертного одра?
Возраст художницы плохо гармонировал с такими симптомами, и она неопределённо пожала плечиками:
– Прощайте… милые мои. Не держите зла!
– А я, умирая, скажу всем, с ядовитою улыбкой на синеющих губах: «До скорой встречи, дамы и господа!»
– Ты человеконенавистник?
– Я не нахожу повода любить глупое человечество, и я нисколько не боюсь смерти!
– молодой человек сказал это с такой помпой, будто умирал, как минимум, четыре раза.
– Смерть - это всего лишь переход в новую химическую формулу. В Бразилии к смерти относятся с юмором, - рассказчик заранее улыбнулся.
– На одном из надгробий было написано: «Здесь покоится Панкрацио Хувеналес. Он был примерным мужем, отличным отцом, но плохим электриком».
Девушка захихикала, нарушая святую патриархальность общественной усыпальницы.
– Отыскать зерно истины в смерти - мечта каждого философа. Смерть…
– Так, Веня, давай мы лучше о жизни, - опасаясь, чтобы это скорбное слово не материализовалось, предложила Лена.
Бродячий прохиндей растянул губы:
– Супружество с жизнью заканчивается на кладбище.
– Всё. Ни о жизни, ни о смерти - ни полслова, - собеседница ударила умника кулачком по руке, - лучше о любви.
– Любовь - это восторженное тремоло банальности или сумасшествие по согласию.
Художница, вздохнув, покрутила головой, что в переводе на русский означало: «Куда я попала?!».
Глава 23. Молодые люди в Озерках
…Вскоре парочка разместилась на берегу Нижнего озера, на скамейке, устроенной предприимчивыми любителями экзотического отдыха.
– У меня спецпредложение, - четвертовав лаваш, наливая ликёр в бумажные стаканчики, обратился Жульдя-Бандя к художнице.
– Давай выпьем за покойников!
– За покойников?
– А что они нам плохого сделали?!
– Ничего, - согласилась та, оставив на лице лёгкую нить сомнения, - но пьют не за покойников, а за упокой их душ…
…По мере опорожнения бутылки разговор молодых людей обретал всё более приземлённые плотские формы, а взгляды, встречаясь, бесстыдно совокуплялись, пронизывая друг друга игривыми искорками желания.
– А
– К остальному это не имеет ни малейшего отношения, - заверил тот, готовый тотчас опровергнуть всё, не касаемое цвета глаз.
– Блядские глазки, Венечка, - вынесла окончательный вердикт женщина и, будто бы нечаянно, обронила руку в то место, в котором глазками не пахло вовсе.
– Ни боже ж мой. Я чист, как изумруд, и в душе - святее всех святых, - Жульдя-Бандя пытался обременить лицо послушанием и кротостью, но фонтанирующее жизнелюбие напрочь отвергало чистоту и святошество. К тому же рука девицы утвердилась на том месте, к которому половозрелые человеческие самки проявляют наибольший интерес.
Впрочем, основной инстинкт, обострившись, воспалился, и она, ощущая это вспотевшей ладошкой, сжала лапку, рискуя сломать коготки. Однако тотчас отняла её, с маниакальным наслаждением взирая на своего нечаянного знакомого, на лице которого читалась обида ребёнка, у которого забрали любимую игрушку.
Она указательным перстом той же лапки издевательски погрозила, ничуть не скрывая похотливой игривости в глазах.
– А бабьё любит голубоглазеньких, читая за лживой голубизной искренние и открытые чувства, - Лена покачала головой: то ли упрекая голубоглазых, то ли соболезнуя тем, кто на них клюёт.
– Женщины предпочитают умных, а вынуждены довольствоваться дураками, за редким исключением, - Жульдя-Бандя постучал редкое исключение по груди.
– Ой, как интересно посмотреть на такого уникального мужчину! Умён, красив, молод и, наверняка, без вредных привычек, - художница, выражая искреннее удивление, уставилась на него, как на попугая, говорящего на иврите.
– Веня, а ты случайно не женатый?
– Один, как три тополя на Плющихе! Лена, я тебе скажу один умный вещь, только ты не обижайся. Как сказал Жан Ануй - мой внучатый племянник: «Холостяк живёт как король, а умирает как собака, а женатый живёт как собака - умирает как король».
– Веня, женись на мне и будешь умирать как король, - Лена хитрым игривым взглядом проникла в голубые очи собеседника.
Жульдя-Бандя потикал указательным пальцем:
– Нэ-э-эт, я травка кушай!
– он улыбнулся, сокрывая на устах недосказанную мысль.
– Как сказал один мой знакомый - трижды еврей Советского Союза - Игорь Губерман… - собеседница хихикнула, впервые столкнувшись со столь почётным званием, - «Семья - театр, где не случайно у всех народов и племён вход облегчённый чрезвычайно, а выход очень затруднён», - ловелас протянул ей кусочек мяса, поясняя: – Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много - в «Книгу о вкусной и здоровой пище».
Лена отправила знак вопроса по поводу происхождения столь убедительного и неопровержимого утверждения.
– Это не я сказал, - собеседник, крутя головой, выставил ладони, - это сказала тётя Фая, Фаина Раневская, моя тётя по материнской линии, - он принялся наливать в бумажные стаканчики ликёр.
Жульдя-Бандя горделиво, будто воспользовался не чужой, а собственной мыслью, посмотрел в глаза своей новой знакомой, которой, как половозрелой самке, была более интересна форма, нежели содержание.