Золотой Лис
Шрифт:
– Как это случилось? – спросил, наконец, Майкл; она была готова и к этому вопросу.
– Он умер в своей кроватке. Я подошла, чтобы разбудить его и покормить, а он был уже холодным и мертвым.
Почувствовала, как Майкл содрогнулся.
– Боже мой! Бедная моя Белла! Какой ужас! Как это жестоко!
В действительности все было куда более жестоко и ужасно, чем он мог себе вообразить, но сказать ему об этом нельзя.
После долгой паузы он спросил:
– А Рамон? Где Рамон? Ему бы следовало быть рядом с тобой, чтобы хоть как-то утешить.
– Рамон, – она повторила это имя, пытаясь
Майкл крепко обнял сестру. Его тело было твердым, теплым, сильным. Больше всего сейчас Изабелла нуждалась именно в такой мужской силе, совершенно лишенной какой-либо сексуальности. Ей казалось, что он наполняет ее, как вода наполняет высохший водоем, возвращая силы и мужество, и она молча, благодарно прижалась к брату.
Через некоторое время он начал говорить. Она лежала и слушала, прижав ухо к груди, так что голос доходил до нее как бы издалека. Он говорил о любви и страданиях, об одиночестве и надежде, наконец, о смерти.
– Весь ужас смерти в ее бесповоротности. Вдруг все обрывается, и впереди нет ничего, одна бесконечная пустота. С ней нельзя бороться, на нее нельзя роптать. Нужно смириться, или ты только разобьешь себе сердце.
«Сплошные банальности, – думала она, – одни и те же старые штампы, которыми пытается утешить себя человек вот уже не один десяток тысяч лет. И все же, как и многие банальности, они верны, и они предлагают единственное утешение, какое только существует на свете». И гораздо важнее слов, смысла того, что он говорил, была эта мягкая, убаюкивающая музыка его голоса, тепло и сила его тела, его любовь.
Наконец она уснула.
Проснулась, когда еще не рассвело, и тут же осознала, что Майкл пролежал всю ночь, ни разу не пошевелившись, чтобы не разбудить ее, и что он тоже не спит.
– Спасибо тебе, Микки. Ты даже представить себе не можешь, как мне было одиноко. Я так нуждалась в твоей поддержке.
– Я все понимаю, Белла. Я-то прекрасно знаю, что такое одиночество. – Сердце защемило от нежности и жалости к нему; собственная боль временно утихла, уступив место состраданию. Захотелось утешить его. Теперь настало время поменяться ролями.
– Расскажи мне о своей новой книге, Микки. Извини, я еще не успела прочитать. – Еще до ее выхода в свет он прислал авторский экземпляр с нежной дарственной надписью, но Изабелла была всецело поглощена своим горем. В душе не оставалось места ни для кого, даже для Микки. Так что теперь она внимательно слушала, а он говорил о книге, о себе, о своих взглядах на окружающий их мир.
– Я еще раз беседовал с Рейли Табакой, – неожиданно заявил Майкл, и она вздрогнула. Не вспоминала это имя с тех пор, как покинула Лондон.
– Где? Где ты встречался с ним? Майкл покачал головой.
– Я с ним не встречался. Мы поговорили по телефону, очень коротко. По-моему, звонил откуда-то из-за границы, но скоро будет здесь.
– Ты договорился с ним о встрече?
– Да. На его слово можно положиться.
– Будь осторожен, Микки. Пожалуйста, обещай мне, что будешь очень осторожен. Это опасный человек.
– Ты напрасно беспокоишься. Я не герой. Я не Шон и не Гарри. Я буду осторожен, очень осторожен, обещаю тебе.
* * *
Майкл Кортни припарковал свой видавший виды «валиант» на стоянке ресторана для автомобилистов рядом со скоростной магистралью, соединявшей Йоханнесбург и Дурбан.
Выключил зажигание, но мотор по собственной инициативе сделал еще несколько неуверенных оборотов. Он отчаянно барахлил всю дорогу от редакции газеты «Голден Сити Мейл» в центральной части Йоханнесбурга. Машина набегала уже более семидесяти тысяч миль; строго говоря, ее следовало продать еще два года назад.
В его контракте было, что он, как заместитель главного редактора, имеет право на новую «престижную» машину каждые двенадцать месяцев. Однако Майкл очень привязался к своему старому доброму «валианту», который с честью вышел из бесчисленных дорожных передряг, оставивших множество шрамов на его корпусе, а водительское сиденье за эти годы приобрело очертания тела владельца.
Майкл внимательно осмотрел все машины на стоянке; ни одна из них не соответствовала полученному им описанию. Взглянул на часы, японские, электронные, которые купил за пять долларов в Токио, когда был там в прошлом году по делам газеты. Он приехал на двадцать минут раньше назначенного времени; закурил и поудобнее устроился на старом изношенном сиденье.
Улыбнулся, подумал о машине и часах. Он воистину был паршивой овцой в их семье. Все остальные, от бабушки до Беллы, были просто помешаны на дорогих вещах. Бабушка предпочитала бледно-желтые «даймлеры»; их цвет никогда не менялся, хотя модель каждый год была новая. У отца весь гараж был набит машинами классических марок, большей частью английскими спортивными типа «СС Ягуар» и большими туристскими «бантли» зеленого цвета с шестилитровыми двигателями. Гарри разъезжал на изящных итальянских «мазерати» и «феррари». Шон, в строгом соответствии со своим имиджем крутого парня, не признавал ничего, кроме охотничьих вездеходов с двумя ведущими осями, впрочем, внутренним убранством не уступавших самым роскошным лимузинам; и даже Белла водила маленькую штучку с форсированным двигателем, стоившую вдвое дороже нового «валианта».
И уж конечно, ни один из них не стал бы носить электронные; ни бабушка с ее усыпанными бриллиантами «пьяже», ни Шон с его шикарными золотыми часами фирмы «Ролекс». «Вещи, – с горечью подумал Майкл, и улыбка сошла с его лица. – Их интересуют только вещи, а на людей им наплевать. В этом проклятие нашей страны».
Вдруг кто-то тихо постучал по боковому стеклу «валианта»; Майкл вздрогнул и оглянулся вокруг, ожидая увидеть связника.
Но никого не увидел.
Он встревожился. Но вот в окне показалась маленькая черная рука с розовой ладошкой и робко постучала одним пальцем по стеклу.