Золотой Мост
Шрифт:
Филипп ждал перед домом, держа в руках заимствованный ночник. Он честно и добросовестно принес его обратно. Я предложила ему отнести его быстро Сесиль, на что он благодарно согласился. В это время я могла следом сделать несколько больших глотков воды из фляги, которую он носил на поясе. После этого крик детей больше не казался мне таким пронизывающим, а также солнечный свет переносился уже лучше, но было довольно тепло, и я сразу же начала потеть. Я попала из марта прямо в лето. Уже с самого утра стояла гнетущая жара, веская причина, чтобы моментально отправиться в путь.
— Ну что, можно
При солнечном свете у меня появилась возможность осмотреться. Сесиль жила в четырехэтажном доходном доме с убогим фасадом, а улица, на которой он находился, выглядела также не особо уютной. Филипп сказал мне название улицы - Рю Перси - чтобы, в случае необходимости, я смогла ее найти. Что я, конечно, восприняла не «на ура», так как мне больше не хотелось спать на полу. Определенно, лучше будет остаться у Себастиано.
Там мы проведем вместе время до нашего возвращения, и, если особое задание, которое он должен был выполнить в этом времени, препятствовало бы возвращению в настоящее, мы бы также выполнили его вместе. Я прошла бы с ним через все и не отпустила бы ни на шаг от себя до нашего отъезда. Когда мы были с Себастиано вместе, я могла вынести все на свете. Вероятно, там, где он жил, были ванная и кусок приличного мыла. Этого было бы достаточно.
Сгорая от любопытства, я обратилась к Филиппу.
— Так ты и есть тот, кто передавал Себастиано сообщения от Гастона?
Он кивнул.
— Я был дважды у него и передавал послания Гастона. В первый раз он подозревал меня в дурных намерениях, на что я должен был поклясться, что это не я хотел его появления на мосту, а автор послания. Во второй раз он приказал мне убираться прочь и передать моему поручителю, что он сам должен появиться, если ему что-то от него нужно. Что, собственно, Гастон и сделал с известным результатом.
Филипп вел меня через кварталы, в которых было много людей. Некоторые толкали перед собой телеги, загруженные овощами или дровами, другие несли перед собой корзины или лотки. Почти все были бедно одеты: женщины - в темных фартуках поверх длинных юбок, мужчины - в поношенных бриджах и потертых ботинках, дети - в дешевых деревянных ботинках. Некоторые выглядели так, как будто покрыты грязью. В своем деревенском прикиде я совершенно не выделялась. Филипп же, напротив, казался при этом почти элегантным. Его одежда была, в любом случае, довольно простой, но она сидела удивительно хорошо и была чистой и ухоженной.
Он тщательно причесал свои длинные светлые волосы и завязал их сзади бархатной лентой. Кроме того, на его светлой рубашке и гольфах не было пятен, и они едва ли заштопаны, что в семнадцатом столетии уже говорило о чем-то. Шляпу, темный берет, который носили в этом времени, он снял из-за жары, а также засучил рукава рубахи.
На следующем углу он указал на узкий дом с выпирающим вперед верхним этажом и каркасным фасадом.
— Здесь я живу. Это дом моих родителей. Мой отец — портной. Я изучал то же ремесло, что и он, но в настоящий момент он все еще практически со всем справляется самостоятельно. Возможно, пройдут еще годы, пока я перейму его дело. До тех пор я занимаюсь в основном набросками новых моделей. Я люблю рисовать.
— Это чрезвычайно заметно, —
— Он недавно разговаривал со мной, когда был у нас для примерки. Он шьет себе одежду у моего отца, — он неловко откашлялся. — Мне очень жаль, что я взял для тебя такие дешевые вещи, но Гастон сказал, что они должны быть чем проще, тем лучше.
— О, — произнесла я. Колкое замечание, которое вертелось на моем языке, я предпочла не говорить. Я могла несправедливо упрекнуть Филиппа, но позже я определенно все высказала бы Гастону.
Внезапно Филипп сменил тему.
— О чем же вы говорили, ты и Сесиль? — вопрос звучал как будто мимоходом.
Я с удивлением посмотрела на него. Его уши начали немного краснеть. Это, конечно, могло быть последствием жары, но затем я увидела, что его щеки тоже покраснели, и тогда мне все стало понятно. Я не ошиблась прошлой ночью. Он был влюблен в Сесиль. Было ли это чувство взаимным? Мне так не показалось. Она определенно была старше него на два-три года. И приблизительно на двадцать килограмм тяжелее. Тем не менее, это не должно значить что-то определенное. Как известно, противоположности притягиваются. И, в конце концов, она одолжила ему свой фонарь, а это уже показывает, по крайней мере, симпатию. Из этого вполне могло развиться что-то большее.
Филипп откашлялся, и я заметила, что он ждет ответа.
— О, мы просто говорили ни о чем. Она рассказала мне пару вещей из своей жизни, и мы выпили вина. Обо мне я не могла так много рассказать. Ты же знаешь, запрет. Я только упомянула, что я из Германии и что я люблю маскарадные костюмы и ходить в театр, — на этот раз я действительно сказала «маскарадные костюмы» и «театр», которые избежали преобразования.
— Она говорила что-нибудь обо мне?
— Нет. А должна была?
Он покраснел еще больше.
— Она говорила о своем муже?
— Жонглере? Да, она упоминала, и шары она тоже мне показала. Трагично, что он упал с каната. Мне ужасно ее жаль. Такая юная и уже вдова...
— Я имел в виду не жонглера. А другого.
— Другого? — я была ошеломлена. — У нее был еще один?
— Этот у нее все еще есть. Парфюмер у моста Нотр-Дам. Мы как раз будем проходить мимо него, нам нужно на правый берег. Но сначала мы перейдем через этот мост.
Я запутанно осмотрелась вокруг.
— Какой мост?
— Ну, мост Сен-Мишель, он ведет назад к острову Сите, — он показал на улицу перед нами, вдоль которой по обе стороны выстроились ряды домов. То, что это на самом деле был мост, заметно только тогда, когда смотришь в сторону, где можно заметить часть реки. Следовательно, ночью мы покинули остров Сите и перешли на левый берег так, что я даже не заметила этого. Я попыталась запомнить путь, но у меня были настоящие проблемы с этим.
Дома были высокие и узкие, построенные рядом друг с другому, все улицы выглядели одинаково и также не отличались от мостов. В конце концов, я увидела возвышающееся над крышами города огромное здание, которое я знала: две массивные, широкие башни и одна узкая и высокая — Нотр-Дам, самая большая и самая великолепная церковь Парижа.