Золотой огонь Югры(Повесть)
Шрифт:
— Позвольте, Виталий Викентьевич, это ведь бывший «Мадрид», — возмущенно зашипел Арчев, показав на дом с колоннами. — Бывшие меблированные комнаты и номера господина Астахова. А теперь — Дом Водников!
— Точно! — подтвердил подскочивший, ткнувшийся с маху плечом в стену Козырь. И вдруг, сообразив, ахнул: — Елки зеленые! Там же пролетариев как нерезаных собак! Ну и хату ты нашел, шкипер! Засыпемся мы из-за тебя, гадом буду!
— Я вам не шкипер, и не боцман, и не адмирал! — взвизгнул капитан. — И забудьте наконец свой отвратительный жаргон: все эти «гадом буду, век воли не видать»! Иначе кузина откажет нам в гостеприимстве. — Он, выкатив глаза, ненавидяще смотрел на Козыря. Передернулся от омерзения, повернулся к Арчеву: — Не беспокойтесь, Евгений Дмитрии, лучшего места в смысле безопасности
И осторожно постучал в ставню.
В просторной сумрачной кухне, освещаемой лишь бледным голубоватым огоньком лампады перед простенькой, без оклада, без ризы, иконой богородицы, склонились над столом двое: красивая женщина в темном платье с широкой, низко обвисшей пелериной, и лысый, гладко выбритый мужчина с ввалившимися щеками, с большими черными, окруженными тенями, глазами. Они любовно перебирали, сортировали кучку драгоценностей: спутанные в клубок жемчужные бусы, золотые браслеты, кольца, броши и колье, посверкивающие зелеными, алыми брызгами камней. Услыхав стук, замерли. Переглянулись.
Стук повторился — требовательный, нетерпеливый.
Лысый, посматривая на полупрозрачные кисейные оконные занавески, за которыми светлыми полосками угадывались узкие щели ставен, распахнул докторский саквояж, смахнул в него украшения.
— В случае чего — сигнал тот же. Вернусь, выручу. — Он бесшумно, вьюном скользнул из-за стола. Достал из-под полы пиджака револьвер и боком проскочил в комнату, слегка колыхнулись тяжелые малиновые шторы и успокоились.
Женщина набросила на голову толстый черный платок, надвинула его до самых глаз, сколола под подбородком— лицо, будто в черной раме, стало скорбным и отрешенным. Оглядела внимательно кухню, вышла в сени и, не спрашивая, кто за дверью, откинула огромный железный крюк. Опустив глаза и не глядя на шмыгнувшую в сени троицу, тенью вернулась-вплыла в кухню. Повернулась к гостям, сцепив пальцы у груди.
— Разреши, дорогая, представить моих друзей… — льстиво заулыбавшись, начал было капитан, но Арчев перебил его:
— Ба, мадемуазель Ирэн! — обрадованно и удивленно вскрикнул он, но, заметив, как неприязненно дрогнули губы женщины, поправился: — Пардон, пардон, понимаю: не Ирэн, а Ирина Аристарховна?
— И не Ирэн, и не Ирина Аристарховна, — она строго взглянула на него, — а сестра Аглая. — И взгляд ее стал насмешливо-презрительным.
А в памяти Арчева всплыло другое: веселая, кокетливая, пикантная женщина отплясывает канкан на крохотной сцене принадлежащего ей «Пале Рояля» — любила иногда Ирина Аристарховна, отбросив чопорность дамы-владелицы, удариться в загул и начинала с того, что выскакивала к рампе, принималась азартно и вихрево солировать в самом фривольном номере программы: мелькали ножки в ажурных чулочках, лакированные туфельки под мечущейся белой волной нижних юбок… Брат Ирины Аристарховны штабс-капитан Модест Астахов, командир Особого отряда, посматривая сквозь монокль на это буйство, снисходительно цедил сквозь зубы, манерно грассируя: «Пускай побесится. По крайней мере ей будет что вспомнить об этом угарном времени заката третьего Рима. — И неизменно добавлял со злорадной усмешкой — Видел бы сейчас Ирку наш фатер…» Первой гильдии купец, почетный гражданин, судовладелец и промышленник, ярый ревнитель древней веры господин Аристарх Лукьяныч Астахов — жилистый старик с прозрачной седой бородой и темным, словно вырезанным из мореной лиственницы, лицом — благословил Ирину, когда та в панической сумятице безвластия купила за бесценок «Пале Рояль», и проклял ее, когда узнал, что она — его дочь! — отчебучивает срамные танцы перед публикой, а потом закатывает баснословные кутежи, швыряя деньги без счета и затмевая бесстыдством Клеопатру Египетскую и царицу Савскую…
— Что это вы, из кафешантана да в монашки? Грехи отмаливать? — Арчев шагнул к женщине.
Ирина-Аглая пропела, опустив глаза:
— Милости прошу в мою скромную обитель, отрешенную от юдоли земной. Отдохните душой от суетного мира, оставшегося за порогом.
— Отдохнем. С удовольствием. Благодарны вам, сестра Аглая, — посмеиваясь, Арчев галантно поклонился. — Однако осторожность — прежде всего.
Он подошел к двери в комнату, откинул портьеру. Перешагнул через порог. Огляделся.
Пыль, запустение.
Быстро пересек комнату, заглянул в другую дверь — спальня: широкая кровать со сбитыми, скомканными простынями, с мятым покрывалом голубого шелка; слева у стены — трюмо в завитушках по красному дереву рамы. Арчев хотел уже развернуться и уйти, но краем глаза заметил свое отражение — длинная потрепанная шинель, затасканная фуражечка со сбитой назад тульей, заляпанные грязью сапоги. Приблизился к трюмо — лицо изможденное, покрасневшие глаза ввалились, щетина, так и не превратившаяся в бородку, неопрятным мхом облепила щеки, подбородок. Подавшись вперед, Арчев, с изумлением разглядывая себя, вдруг увидел в зеркале, как расширились глаза Ирины-Аглаи, которая появилась в дверях, вкрадчиво, но властно отодвинув за плечи Козыря, который воровато, с подозрением и опаской, заглянул в спальню.
— Вы похожи на красногвардейца, Евгений Дмитриевич. Или на дворника, — игриво заметила она, но глаза ее оставались холодными, колючими. — Идемте, я покажу, где можете умыться… Идемте же! — повторила требовательно, увидев, что Арчев медлит.
Тот поджал в раздумье губы: отчего так встревожилась женщина? Надо найти возможность посмотреть: не хранится ли что-нибудь в тумбе? Он медленно выпрямился, прошел за Ириной-Аглаей через кухню в ванную комнату.
В кухне уже суетились капитан и Козырь, накрывая скатертью стол, доставая снедь из громоздкого, во всю стену, дубового буфета.
Когда Арчев, наплескавшись, нафыркавшись над фаянсовой лоханью рукомойника и даже побрившись — чистые, любовно протертые чашечки, кисточка, бритва «Жиллетъ» аккуратно разместились на полочке под зеркалом— «Ах плутовка, ах святая Аглая, кого ж это ты привечаешь»? — взбодрившийся, благоухающий одеколоном, появился в кухне, Ирина-Аглая скромненько сидела в углу под киотом, а капитан и Козырь, уже слегка захмелевшие, жадно чревоугодничали за немыслимо богатым столом.
— Фи, Виталий Викентьевич, с грязными руками-то? — брезгливо поморщился Арчев. — Ну этот-то, — повел глазами на чавкающего Козыря, — господь с ним. А вы-то, вы-то — интеллигент.
Капитан, с веселой растерянностью воззрившийся на его посвежевшее лицо, благодушно отмахнулся.
— Не ворчите, князь. Мы здесь умылись, — кивнул на кувшин около раковины для грязной посуды. — По-кухарски, по-плебейски. Если ждать, пока вы свой туалет закончите, с голоду умрешь.
— Падай, командир, налетай — подешевело; жри от пуза — не хочу! — Козырь кивнул на стол.
— Но-но, без фамильярностей, — Арчев высокомерно вскинул левую бровь. — Демократия кончилась, осталась в камере на пароходе. — Сел, расправил, небрежно взмахнув, салфетку, положил на колени. Взялся за ножку рюмки, и капитан торопливо налил в нее из графинчика. — За ваше здоровье, Ирина… извините, сестра Аглая! — Выпил, сложил трубочкой губы, шевельнул ноздрями. — Померанцевая, — заметил удовлетворенно. — Итак, господа, к делу. Я думаю, сестра Аглая умеет хранить тайны, — вежливо, одними губами, улыбнулся ей и, отвернувшись от женщины, снова стал серьезным. — Первая и главная наша задача — выкрасть Еремея Сатарова. Того остячонка, которого я показал тебе на пароходе, — посмотрел на Козыря, — и велел запомнить. Помнишь?
Козырь, обгрызая куриную ножку, лениво кивнул.
— Вот и пойдешь за ним, — будничным голосом объявил Арчев. — Вместе с Виталием Викентьевичем.
— Со мной?! — капитан закашлялся, беспорядочно размахивая руками. — Не пойду! Ни за какие коврижки! — И затараторил, умильно-просительно заглядывая в глаза Арчеву: — Увольте, Евгений Дмитрии! Не смогу, не справлюсь, все испорчу, все провалю. Меня каждый чекист в лицо знает, меня Фролов за версту, за милю почует…
— Ну ты и отмочил, водолив! — Козырь поражено отшатнулся от него. — Тебя знают, а Козыря нет? Да они уже всю округу рогом перерыли — меня ищут. Поэтому, — развернулся к Арчеву, помахал перед его носом обглоданной костью, — я тоже на живца не клюю. Мне пока еще гулять на воле не надоело. Понял? Договор какой был? Сорвемся гладко — кладешь деньги на бочку. Вот и гони монету, — решительно постучал пальцем по скатерти. Откинулся, качнулся на стуле. — Мне этот остячонок не нужен. Тебе надо — сам и топай.