Золотой павлин Сабатеи
Шрифт:
— Беседа будет долгой, — сказал варвар, — отдай пока приказы своим офицерам, а нам пусть поставят навес да принесут вина. Что-то в горле пересохло. Еще, — добавил он, — там, в повозке, должен быть наш достойный друг Хафар. Пусть его приведут.
— Ты прав, — согласился офицер, — долгая беседа не должна проходить всухую, клянусь Вечноживым Таримом! — Он снова обнажил в улыбке крупные белые зубы. — Хотя он, конечно, и не поощрял привычку к вину…
— Я не сомневаюсь, — улыбнулся в ответ варвар, — что ты впоследствии вознесешь молитву Эрлику, и он простит тебя.
Довольно быстро, пока войско устраивалось на привал, в стороне от всех солдаты установили шатер и приподняли его полотнища, чтобы
— Чтобы тебе, уважаемый, — он приподнял свою кружку, кивнул Октаю и сделал глоток, — все стало ясно как день, расскажу тебе все, что знаю. — Варвар отхлебнул еще вина и продолжил — Остальные поправят меня, если сочтут нужным, а потом приведем сюда и послушаем бывшего визиря Замбулы.
Киммериец рассказал все, что знал об интригах вокруг трона Замбулы, коротко упомянул о лакуди и гибели Мусаиба, и, закончив повествование, взглянул на офицера:
— Теперь предлагаю послушать Хафара.
Привели бывшего визиря Замбулы. Он бросился в ноги Джунгир-хану, униженно умоляя о прощении.
— Заткнись! — прервал его стенания варвар. — Расскажи почтенному офицеру о своих переговорах с Мусаибом.
Хафар, запинаясь, заговорил, а Октай, слушая его, укоризненно качал головой. Потом туранец спросил:
— Почему же вы до сих пор не лишили головы такого вероломного мерзавца?
— Специально продлевали ему жизнь, чтобы ты мог выслушать его рассказ, — ответил киммериец, а Испарана и Джунгир-хан кивнули в знак согласия. — Теперь он больше никому не нужен, — развел руками варвар. — Что с ним сделаем?
— Нечего и думать, — решительно произнес Октай.
Он был солдатом, человеком по-своему честным и прямым, хотя уже слегка и пообтерся в ханском дворце. Туранец любил суд скорый и правый. Подозвав офицера, он указал на Хафара и выразительно провел ладонью по горлу. Когда вопящего и извивающегося визиря утащили два рослых солдата, командир взглянул на собеседников.
— Выходит, — почесал он переносицу, — мы напрасно проделали такой большой путь. Теперь нам придется возвращаться в Хоарезм.
— Зачем возвращаться? — встрепенулась Испарана.
— Наместник послал нас поддержать Мусаиба…
— Мне кажется, — заметил Конан, — ты говорил, что вашей армии приказано вернуть трон законному властителю.
— Правильно, — начал соображать командир. — Он так и сказал: вернуть трон династии Актер-хана.
— Ну, вот и договорились! — Варвар налил еще по кружке. — Джунгир, если ты запамятовал, единственный родной сын Актер-хана. И уж во всяком случае, наместник Хоарезма не обвинит тебя в том, что ты не выполнил приказа. Скажешь ему, что вести о гибели визиря дошли до тебя только после взятия Замбулы. А повелитель Илдиз, — усмехнулся он, — будет только приветствовать установление порядка в сатрапии, да и богам угодно, чтобы народ жил под властью законного властителя.
— Разумеется, — подал голос Джунгир-хан, — воинский труд должен быть хорошо оплачен, и это я могу вам обещать.
Октай окинул взглядом собеседников. Видно было, что в его душе происходит некоторая борьба, но варвар не сомневался, какое решение примет туранский офицер. Он не ошибся.
— Ладно, — махнул, наконец, рукой командир, — это действительно угодное богам дело, и я приму в нем участие, клянусь Эрликом!
Они вышли вместе с киммерийцем из шатра, оставив вдвоем Испарану и Джунгир-хана.
— Не исключено, — снова заговорил Октай, — что нам придется брать Замбулу в осаду. Это меня беспокоит, потому что может пройти много времени, прежде чем мы добьемся успеха. Тогда армия должна
— Я подумал об этом, — ответил варвар. — У меня есть в пустыне друзья из племени шанки. Я уверен, они нам помогут.
— Тогда будем переправляться на тот берег и завтра выступим. — Командир отсалютовал киммерийцу и направился к своим солдатам.
Конан пошел разыскивать Аршада. Он помнил, что тот обещал помочь ему, но слабо представлял себе, каким образом чародей собирался это сделать. Варвару хотелось это узнать не только из чистого любопытства. Он, кроме всего прочего, еще и нуждался в добром совете.
Удовлетворенный разговором с Аршадом, варвар на следующее утро, не дожидаясь, пока армия выступит в поход, отправился в дальний путь по пескам пустыни.
Он ехал один. С сожалением расставшись с конем, киммериец пересел на длинноногого меланхоличного дромадера. Второй верблюд в двух бурдюках по бокам горба нес запас воды на пять дней. По прошествии этого времени киммериец надеялся достичь оазиса шанки. Он не взял с собой никакого сопровождения, хотя в пустыне вполне могли повстречаться йоггиты, проклятые сыны шакалов, которые грабили караваны и одиноких путников. Конан надеялся на лук — самый большой, который он нашел в туранском войске, и на свой меч.
Он помахал провожавшим его Испаране и Аршаду и ударил пятками верблюда. Дромадер, медленно переставляя ноги, пустился в далекий путь. Второе животное покорно последовало за вожаком. Варвар, покачиваясь в седле, оглядывал унылый пейзаж, расстилавшийся вокруг: сухие, выжженные солнцем островки травы в безбрежном море песчаных барханов, и думал о том, как встретят его шапки.
Он вспоминал, как и о чем надо говорить с этими людьми, чтобы не навлечь на себя гнев и не испортить все дело. Их обычаи были во многом странными и не похожими на то, что составляло правила жизни других народов. Но еще более странным было поручение Аршада, которое приводило киммерийца в немалое замешательство. Колдун, узнав, что шапки бывают в Замбуле, где обменивают на рынке товары, дал варвару весьма необычное задание. Зачем это нужно, ведь в такое никто никогда не поверит? Аршад хотел, чтобы шапки на базаре — так, между прочим, — пустили слух, что Эрлик разгневан незаконным переворотом в Замбуле и может погасить солнце. Чудак этот Аршад, хотя и чародей! Конан подивился про себя его словам, но просьбу выполнить обещал. Теперь он размышлял над тем, как уговорить шанки. Горячее дыхание пустыни было хорошо знакомо варвару, поэтому он не испытывал особенных неудобств в пути. Окутав голову белой кафией, он проводил весь день на верблюде, который медленно, но верно преодолевал и песчаные барханы, и твердые, словно камень, поля высохшей глины, приближая варвара к цели его путешествия. Один раз он подвергся нападению иоггитов. Его пытались окружить четверо всадников в зеленых одеждах, но он снял одного выстрелом из лука и подбил лошадь второго. Быстро сообразив, что не на того напали, шакалы пустыни оставили его в покое, ускакав куда-то в пески — видимо, за подмогой.
Киммериец приготовился к тому, что на следующий день ему снова предстоит встретиться с ними, но этого не произошло. Наверное, потеряли следы в бескрайнем море песка, решил Конан. Через два дня после нападения йоггитов он увидел впереди всадников в белых одеждах на таких же, как у него, одногорбых верблюдах. Они заметили его и направились навстречу.
— Кто ты? — спросил его предводитель отряда, когда они сблизились и воины окружили варвара.
У всех были черные или темно-каштановые бороды, густые и коротко подстриженные. Из под белых кафий глядели на варвара свирепые глаза, обведенные черной краской.