Золотой песок

Дашкова Полина Викторовна

Юрий Петрович не кричал. Три дня назад у него сели голосовые связки. Он мог говорить только хриплым шепотом.

Когда ему позвонили из Москвы и сообщили, что его единственный сын Никита погиб, сгорел при пожаре, он не поверил.

– Этого не может быть, – сказал он спокойно и холодно.

– Юрий Петрович, я сама видела, – плакала в телефонной трубке Галина, бывшая жена Никиты.

– Что ты видела? Ты же сама сказала, там черная корка вместо лица. И почему он оказался в чужой квартире?

– Он у Зины

Резниковой жил. Вы помните ее? Я уж не знаю почему, но он попросился к ней пожить.. Я, как увидела крестик, сразу поняла – он это, Никит-ка. Мне ли не узнать? И документы его…

Галя Ракитина плакала навзрыд на другом полушарии, в тысячах километров от Вашингтона, от красивого дома в богатом пригороде американской столицы. Но слышно было так, словно она сидела здесь, в уютной полутемной спальне.

Юрий Петрович старался говорить как можно тише, чтобы не разбудить жену. Оля приняла снотворное. В последнее время она трудно засыпала.

– Мы завтра вылетаем, я разберусь. Этого быть не может. Я уверен, это идиотское недоразумение.

Несмотря на такую уверенность, стоило Юрию Петровичу положить трубку, у него закололо сердце. Закололо сильно и требовательно. Он вылез из постели, прошлепал босиком в гостиную, распахнул стеклянную дверь, выходившую в небольшой дворик. В темноте покачивались розовые кусты. Мирно стрекотали кузнечики, высоко в чистом звездном небе сияла полная луна. Монотонно и печально пела какая-то одинокая ночная птица.

– Да что за чушь, в самом деле, – сердито пробормотал Юрий Петрович, – какой-то обгоревший труп в какой-то чужой квартире. При чем здесь мой сын? Мы ведь говорили по телефону всего дне недели назад. У него был усталый голос. Он сказал, что, вероятно, скоро пойдет в посольство оформлять визу и наконец прилетит к нам вместе с Машенькой. Мы полгода не видели сына и внучку. При чем здесь какой-то труп в чужой квартире?

Юрий Петрович бросил под язык шарик нитроглицерина, уселся в кресло-качалку, прикрыл глаза. Нельзя пускать в себя этот ужас. Пока ничего не известно. Во-первых, должны позвонить из каких-то официальных инстанций. Из прокуратуры, из МВД. Во-вторых, сам Никита должен позвонить послезавтра и сказать, на какое число он заказал билеты. Две недели назад была такая договоренность.

– Юра, что случилось? Почему ты не спишь? Почему сидишь в темноте?

Ольга Всеволодовна стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку. Длинные седые волосы рассыпались по полным плечам. Он не видел в темноте ее лица, только силуэт, но по голосу понял: она почувствовала что-то.

– Кажется, был телефонный звонок? Или мне приснилось? – Она включила торшер, села на кушетку напротив Юрия Петровича. – Это из Москвы звонили? С кем ты разговаривал?

– Понимаешь, Оленька, – произнес он мягким шепотом, встал с кресла и пересел к ней на кушетку, – тут такая дурацкая история…

Ты только не волнуйся. Я не хотел тебя будить. Уверен, это чушь, недоразумение.

– Юра, не тяни, не надо никаких предисловий. Ты же знаешь, я от этого только еще больше волнуюсь.

Юрий Петрович поморщился от приторной нитроглицериновой горечи и быстро произнес:

– Только что звонила Галина. Она сказала, что нашли обгоревший труп, в какой-то чужой квартире, то есть не в чужой, а у Зины Резниковой. Помнишь эту Девочку, художницу? И будто бы это наш Никита. Полная чушь, – он нервно усмехнулся, – Галя всегда была истеричкой и паникершей. По-моему, ее уже пора лечить.

– Зину Резникову я отлично помню, – спокойно ответила Ольга Всеволодовна, – но при чем здесь Зина и ее квартира? Никита должен вылететь к нам первого июня, вместе с Машенькой. У девочки кончаются занятия в школе, и они сразу вылетают. Какой труп? При чем здесь труп? – Она сняла телефонную трубку, набрала московский код, потом их домашний номер. Юрий Петрович вместе с ней молча слушал протяжные гудки.

– Нет дома, – сообщила Ольга Всеволодовна и нажала на рычаг, – ну конечно, в Москве сейчас одиннадцать утра. Он уже ушел. Юра, где у тебя записан телефон Галины?

Юрий Петрович прошел в свой кабинет и вернулся с толстой телефонной книжкой.

В квартире бывшей Никитиной жены трубку взяли через минуту.

– Машенька! – закричала Ольга Всеволодовна. – Где мама? Она нам только что звонила.

– Ее нет. Она звонила не из дома, – у девочки был странный, глухой голос, без всякой интонации.

– Деточка, почему ты не в школе? Ты не заболела?

– Бабушка, ты уже знаешь? Мама тебе рассказала?

– Что именно, Машенька? Что вы с папой прилетаете первого июня? Конечно, знаю…

– Почему? Ну почему я? Не могу…

– Что ты говоришь, деточка?

– Я не могу тебе это сказать, бабушка, я не могу, пусть кто-нибудь другой… – забормотала девочка, словно у нее начался лихорадочный бред.

Юрий Петрович сел рядом с женой, и ему было слышно каждое слово. Он взял трубку из рук Ольги Всеволодовны.

– Машенька, здравствуй, послушай меня. Это не правда – про папу.

– Дед, вы что, уже знаете? – она немного успокоилась. Это уже был живой разумный голосок, а не паническое бормотание.

– Ты сейчас одна? Что ты делаешь?

– Ничего. Я ничего не могу делать. Вы с бабушкой скоро прилетите в Москву?

– Да, Машенька. Очень скоро. Мы прилетим и выясним, что там случилось на самом деле.

– Все говорят, это был папа. Мама рыдает по нему, как по покойнику. А я не верю. Я не видела его мертвым, и никогда не поверю.

– Ну и правильно, Машенька. Конечно, это ошибка, и скоро все разъяснится.

– Дед, поговори со мной еще капельку. Ты честное слово думаешь, это ошибка?