Золотой петух. Безумец

Мелик-Акопян Акоп

Когда Вардана увели, офицер, указывая на Айрапета и Апо, обратился к солдатам:

— Ну, а с этими разговаривать нечего, оба они виновны, возьмите их под стражу.

Старик Хачо был словно в каком-то дурмане, все происходившее казалось ему сном. Значит, эфенди обманул его! Неужели все это только одна видимость?

Вардана, Айрапета и Апо отвели и заперли на ночь в амбаре, в котором обычно хранилось зерно. Стены и пол в амбаре были сложены из камня и обмазаны глиной, чтобы ни одна мышь не могла пробраться туда. Узкие окна были заделаны железной сеткой, предохранявшей от птиц. На одну ночь этот амбар мог служить надежной тюрьмой. В одном из его углов тускло горела сальная свеча.

Айрапет и Апо молчали. Лица их выражали глубокое отчаяние и грусть. Они хорошо знали жестокость турецких правителей, которые по пустяковому поводу хватали людей или возводили на них ложные обвинения и, оклеветав

невинного человека, стремились погубить его, особенно если это был армянин, да к тому же богатый. А на этот раз было достаточно поводов для обвинения. Но кто донес на них? Они терялись в догадках.

Вардан казался спокойным. Но его спокойствие напоминало море перед бурей.

— Я вам расскажу одну притчу, и вам многое станет ясным, — обратился он к товарищам. — Деревья донесли лесному царю, что в лесу появился враг, который их беспощадно истребляет. «А как зовут вашего врага?» — спросил царь. «Топор», — ответили деревья. «Из чего он сделан»? — «Обух у него железный, а топорище деревянное», — ответили деревья. «В таком случае это очень опасный враг, — сказал царь, — раз он из нашей породы».

Из нашей породы, — повторил, помолчав, Вардан, сделав особое ударение на слове «нашей». — Точно так же орудуют и наши враги, терзая нас, истребляя, превращая в рабов, разрушая наши дома. Есть среди армян люди, — начиная с самого ничтожного сборщика налогов вроде Томаса-эфенди и кончая армянским эмиром из Высокой Порты, — которые являются послушным орудием в руках наших врагов. В истории Армении немало тому примеров. Всякий раз, когда наша страна и наш народ попадали под власть чужеземцев, — это было делом рук армянина. Когда свергали армянского царя и вручали скипетр чужеземцу — это также было делом его рук. Когда изгоняли армянского царя и раскрывали ворота столицы перед его врагом — это было делом рук армянина. Где бы вы ни увидели землю, обагренную кровью армян, их дома, преданные огню, и детей, угнанных в плен, — тут был замешан армянин. Где бы вы ни встретили вероотступничество, измену интересам нации и святой церкви — тут был замешан армянин. Словом, какое бы зло ни чинили нам враги, армянин был в их руках топорищем. Армянин сам своими руками подрывал устои нации, расшатывал ее священные установления. Зачем же перекладывать вину на других…

Оба брата с глубокой грустью слушали Вардана.

Айрапет спросил:

— Значит, конец нашим надеждам и наше дело погибло в самом зародыше?

— Я это предвидел. Наивно было бы ждать другого, — ответил Вардан. — Салмана тоже мучили сомнения, и он не был уверен в благополучном исходе. Я хорошо помню, с какой убежденностью он сказал мне однажды: «Пока освободительная идея не стала достоянием хотя бы части народа, одним ударом можно загубить все, если уничтожены носители этой идеи. Народ — другое дело, убить чаяния народа невозможно. Мы, — говорил он, — должны быть сеятелями, но не жнецами; жатву надо предоставить будущему поколению». Вот это и побудило его в последнее время взяться за строительство школ как самых необходимых и полезных учреждений. Салман не ставил своей целью восстание, его деятельность носила более мирный характер, — он занимался подготовкой. Однажды он сказал мне с радостной улыбкой, которая так редко появлялась на его холодном лице: «Вардан, мы беремся за дело народного просвещения, будучи сами непросвещенными. Нам еще многому надо научиться у народа. Народ — великий учитель. Сколько мудрости в народных пословицах. Вот послушай, — сказал он, — как народ выражает свое отношение к туркам: „Живи с собакой мирно, но палку из рук не выпускай“». И в самом деле, в этой пословице содержится мудрый совет: чтобы спастись от укусов врага, надо держать палку наготове. Вот почему Салман считал, что надо вооружить крестьян и подготовить их к самозащите.

Айрапет и Апо жадно внимали Вардану. Они забыли на время о своем горе, забыли об ожидавшей их печальной участи, занятые мыслями о судьбе своего народа. Они не раз слышали, как Салман говорил об этом, но только сегодня многое стало для них ясным.

Вардан оживился и говорил без умолку. Ему и раньше не раз случалось сидеть в тюрьме, и она всегда производила на него гнетущее впечатление, но сейчас он испытывал что-то похожее на удовлетворение. Он напоминал того осужденного, который перед казнью, исполнившись презрением к несправедливому миру, смеется над недальновидностью своих врагов и мысленно говорит: «Вот все, на что вы способны, — вы убиваете мое тело, но вы не можете уничтожить семена, посеянные мною в душе народа….»

— «Живи с собакой мирно, но палку из рук не выпускай», — повторил Вардан. — Это совершенно правильно, но от такой жизни человек становится дьяволом — таким, как я… Вы, друзья, еще по-настоящему не знаете

меня, и так как, возможно, мы беседуем с вами в последний раз, мне хочется напоследок кое в чем вам признаться. Я из той породы людей, которые рано научились на зло отвечать злом. Не раз мои руки были обагрены кровью, но никогда это не была кровь невинного. Когда-то я был благочестивым, но из всего Ветхого завета заучил только одно: «Око за око». Когда я прочитал, что Моисей, пророк Иеговы, из любви к своему народу убил египтянина, который жестоко избивал еврея, и закопал его тело в песках Нила, мое сердце исполнилось ненавистью к нашим угнетателям. Когда я прочитал, что Моисей, пророк Иеговы, уничтожил целые племена, чтобы очистить обетованную землю от чужеземцев и заселить ее детьми Израиля, — я подумал, что и нам надо так поступить с турками, курдами и черкесами, которые захватили земли, доставшиеся нам от предков. Это тот же закон природы, о котором говорил Салман, когда приводил примеры из жизни растений: одни виды растений вытесняют и уничтожают другие и занимают их место.

Если мы не хотим погибнуть, нам надо научиться защищаться. Эта способность к борьбе за существование называется самозащитой. Салман считал своей главной целью воспитать в народе эту способность к самозащите. Я научился этому давно. Моралист сочтет меня безнравственным, скажет, что я дикарь, возможно священник заклеймит меня, но я все же буду вести себя так, как того требует жизнь. А когда не будет больше злых людей, когда христианское братство утвердится на земле, я стану очень добрым и обнимусь со своими врагами…

Так беседовали они до тех, пор, пока не догорела свеча и, затрещав, не погасла.

Глава тридцать первая

В то время как Айрапет, Вардан и Апо, сидя в тюрьме, философствовали, сетуя на несчастную судьбу своего многострадального народа, Томас-эфенди ужинал у сельского священника отца Марука. Он был в благодушном настроении, оживленно болтал и шутил.

Это был тот самый священник, который причинил столько хлопот Салману, а теперь, узнав об его аресте, проникся к нему жалостью. Впрочем, он сожалел не о том, что в лице Салмана общество потеряло замечательного деятеля, а просто сетовал на то, что пострадал еще один армянин. Священник был не злой человек, и если он поступал наперекор Салману и мешал ему, то только потому, что считал светское обучение делом греховным. Родился он в крестьянской семье, в детстве кое-как выучился грамоте в монастыре св. Иоанна; он обрабатывал землю, но хозяйство у него не ладилось; он обнищал и ушел в чужие края искать счастья. Не повезло ему и на чужбине. Одно время он был содержателем кофейни в городе Ване, но дела его там шли плохо, он нес убытки и спустя некоторое время без гроша в кармане вернулся в родную деревню, где, не находя других средств к существованию, сделался священником.

Кроме Томаса-эфенди, в гостях у священника был и сельский учитель — небезызвестный дьякон Симон, зять священника, считавший себя весьма просвещенным человеком (таким он слыл в глазах крестьян), но больше всего он гордился тем, что доводился зятем священнику.

Разговор шел о сегодняшних событиях в доме старика Хачо, повергших в ужас всю деревню и сильно встревоживших священника.

— «Осел воду возит, а кобылка хвостом машет», — продолжал эфенди, — так уж повелось на свете, так и будет всегда; то, что установлено богом, человек не волен менять. Одного бог создал господином, другого тружеником; один трудится — другой ест. Если не будет землепашца, не сможет прожить и тот, кого он кормит. Турки защищают нас своим мечом, а мы должны кормить их. Бог дал в руки турку меч, а армянину — заступ. Один не может заменить другого.

— Это верно, — поддакнул священник, перекрестившись, — то же самое говорит господь наш Иисус Христос в святом евангелии: без божьей воли даже листок с дерева не упадет и ни один волос не побелеет на голове человека. Все в руках божьих.

— Истинная правда, — подтвердил дьякон Симон, осеняя себя крестом.

Потом они заговорили о том, что война усугубила тяжелое положение крестьян. Священник, смотревший на обнищание деревни как на бедствие, затрагивавшее его личные интересы, жаловался, что налоги стали непосильными для народа, а доходность крестьянского хозяйства сильно упала. То немногое, что остается у крестьян, забирают курды, поэтому священника плохо вознаграждают за труды: свадьбы, крестины и похороны ему приходится совершать почти задаром. У него много должников, но они или обманывают его, или вовсе не платят, потому что им нечем платить. Впредь он дал себе слово: пока не получит вознаграждения, не будет больше ни венчать, ни крестить, ни хоронить. Он такой же человек, как и все, и тоже хочет есть.