Золотой ребенок Тосканы

Боуэн Риз

— Вы немец? — спросила она на итальянском, а затем добавила: — Дойч?

— Нет. Я не немец. Я англичанин, — ответил он по-итальянски, благодаря провидение за то, что за год, проведенный во Флоренции, смог достаточно свободно овладеть языком. — Мой самолет просто…

Он искал в памяти слова «разбился» или «был сбит», но не вспомнил ни того ни другого. В его довоенном словаре попросту не было подобных слов.

— Мой самолет упал. — Он сопроводил свои слова жестом, изображающим падение самолета.

Женщина кивнула.

— Мы слышали взрыв, — сказала

она. — Только не поняли отчего. Мы боялись, что это немцы снова что-то взрывают.

Хьюго понимал ее с большим трудом. Он испугался было, что успел забыть весь выученный им итальянский, но затем сообразил, что она просто говорит на тосканском диалекте, который ему доводилось слышать от сельских жителей. Свои слова она подкрепляла жестами рук.

— Есть ли еще немцы в этом районе? — спросил он.

Она снова кивнула и, оглядевшись вокруг, как будто ожидая, что те могут появиться из ниоткуда в любой момент, заговорила:

— О да. Они окопались на холмах, забились в норы, как кролики. Я думаю, вашим людям будет нелегко их выкурить. Вам небезопасно оставаться здесь. Вы должны уйти на юг. Туда. — Она указала направление. — Оттуда наступают союзники. Мы слышали, что они уже приблизились к Лукке.

— Я не могу ходить, — нахмурился он. — У меня ранена нога. Мне нужно где-то спрятаться, чтобы я смог обработать рану и решить, что же мне теперь делать.

Женщина подняла глаза.

— Я не могу отвести вас в свою деревню, — сказала она. — Немцы иногда заходят туда. Врываются в дома и отбирают у нас еду. Там вы не будете в безопасности. Поговаривают, что и среди нас есть те, кто охотно продает информацию за продукты или сигареты.

— Я бы не хотел подвергать вас опасности, — сказал он. То есть, конечно, он хотел это сказать, но на самом деле у него получилось: «Я не буду для тебя опасным».

Она беспомощно развела руками:

— Если бы я жила одна, я бы согласилась и рискнула. Но мой маленький сын и бабушка моего мужа живут со мной. Я должна думать о них.

— Конечно. Я понимаю. Вы не должны подвергать себя опасности из-за меня.

Теперь она смотрела на него хмуро.

— Почему вы говорите на моем языке?

— Я жил во Флоренции в молодости. Целый год изучал там живопись.

— Вы художник?

— Собирался стать художником до войны. Вместо этого уже пятый год летаю на самолетах.

— Эта война лишила нас всех того, что мы любили, — сказала она и отвернулась.

Он кивнул со словами:

— Если бы только вы помогли мне встать, я бы постарался уйти. В любой момент меня могут обнаружить, и у вас будут проблемы из-за того, что вы говорили со мной.

— Вряд ли кто-то сейчас придет в эти места. — Она опасливо осмотрелась, пока говорила, будто не совсем доверяя собственным словам. — Оливки уже собрали. Я пришла посмотреть, не найдется ли под деревьями опавших плодов, или поискать в лесу грибы и каштаны. Нынче мы едим то, что можем найти. Немцы забирают у нас всё подчистую. — Воспоминание о немцах снова вызвало испуг на ее лице. Она поплотнее завернулась в шаль. — Вы совсем не можете идти?

— Я мог

бы попытаться, если бы вы поддержали меня. Мне бы добраться до деревьев наверху. Там мне удастся спрятаться получше.

— Монастырь, — внезапно сказала она, оживившись. — Я отведу вас в монастырь. Там вы будете в безопасности.

— В монастырь? — Хьюго с протестантской подозрительностью относился ко всем этим католическим затеям, и особенно к монашеству. — Вы уверены, что это хорошая идея?

— Монастырь стоит в руинах, — пояснила она. — Никто туда не ходит. Но там можно было бы укрыться, если бы вы только смогли дойти.

Женщина поставила свою корзину и помогла ему встать. Она была удивительно сильна при всей своей хрупкости. Он взмок от боли, пока пытался устоять, кое-как опираясь на раненую ногу.

— Пойдемте, — сказала она. — Обнимите меня за плечи. Я вас поддержу.

— Нет. Я не могу. В этом нет необходимости, — отказался он. Теперь, когда они стояли рядом, разница между ними в росте и объеме бросалась ему в глаза.

— Не глупите. Вы ведь и шагу без помощи не сделаете. Давайте. Опирайтесь.

В конце концов, он послушался, ощущая сквозь шаль косточки худеньких плеч и все так же сопротивляясь мысли, что такая субтильная особа вынуждена будет выдерживать его вес.

— Правильно, — одобрила она. — Обопритесь на меня.

Он взял парашютную сумку в другую руку, и они стали пробираться между рядами оливковых деревьев. Порыв ветра швырнул им в лица край ее шали. Двигаться было очень тяжело — местами земля превратилась в месиво, но тут и там попадались камни и смерзшиеся комья. Хьюго, стиснув зубы, шагал вперед. Наконец они добрались до лесной опушки. Одни деревья стояли облетевшие и голые, а на других все еще оставались листья — это были вечнозеленые дубы и несколько высоких темных сосен между ними. Хьюго остановился и привалился к крепкому стволу дерева, с благодарностью глядя на свою помощницу.

— Мне нужно отдышаться, — с трудом проговорил он Но на самом деле это прозвучало как «мне нужно подождать и получше дышать». Его итальянский вовсе не был столь совершенным, чтобы справляться с идиомами.

— Давайте пройдем поглубже в лес. Здесь вас все еще можно заметить. И никогда не угадаешь, где могут скрываться немцы.

Она подтолкнула его. Они едва ползли между деревьями, поскальзываясь на мокрой листве и спотыкаясь о корни. Здесь во влажном воздухе был разлит густой пряный осенний дух, и мир замер в тишине. Женщина отошла от него, поспешив вперед, и потянула к себе свисающую ветвь.

— О, смотрите, каштаны! — воскликнула она. — Вот здорово! Обычно все дикие каштаны к этому времени собраны. И я заметила немного грибов на упавшем стволе. Соберу их, когда пойду домой.

— Я вижу, там валяется сломанная ветка, — сказал он. — Если вы подадите ее мне, я могу попытаться использовать ее для опоры.

— Хорошая идея. — Она подняла тяжелую ветвь, отряхнув сухие листья.

— Если мы сломаем ее вот так… — Женщина согнула ветвь, и та с громким треском сломалась, — То, думаю, все получится.