Золотой Трон
Шрифт:
Кошак исподволь чувствовал эти настроения и в князе Иоанне. Татарский баскак понимал, что разорительные былые набеги на русские княжества могут вернуться эхом на их земли, и нужно искать иные пути, дабы оставить в своей зависимости Русский Улус.
Не догадываясь об опасениях Кошака, Иоанн пришел в отчаяние. Он слишком хорошо понимал, что новая дань разорит, погубит Отечество. Не укрыться! Не слукавить! Давно татарские численники изочли всех от мала до велика. На всех наложили выхода. И коль Бердибек так круто повернул, даруги [16] все просчитают и не замедлят послать данщиков
16
Даруги – чиновники, заведующие сбором дани.
3
Скрипя полозьями, к терему Иоанна Кроткого один за другим подъезжали запряженные в «тройки» сани. Дабы не затягивать дело, порешили князья собраться вместе, единым разумением осмыслить, как не допустить обложение русских княжеств непомерной данью, не пустить по миру бояр, как уберечь казну от разора, не сгубить Отечество. Одну думу думают и муромцы, и рязанцы, и черниговцы, и тверичи.
Тяжел дух в покоях княжьих. Тяжел от всеобщего уныния, от дыхания непомерно взволнованного. Оттаяли в тепле бороды боярские, раскраснелись лица. В жарких спорах испарина проступила на лбах. И так загадывают князья и эдак, а все без ответа дума остается. Одно лишь ясно: всем миром надлежит ехать в татары на поклон к Бердибеку. От этого, как от судьбы – не уйти, а уж выхода, скрипя казной, придется собирать. Тяжел дух в покоях княжьих. Тяжело в сердцах у бояр.
Алексий сегодня не многословен. Сидит среди всех, но словно нет его, словно со стороны наблюдает за сетованиями князей да бояр. Он, митрополит Киевский и всея Руси, родившись в Москве более полувека тому назад, всей душой любит эту землю, радеет за нее. В шестьдесят четыре года в нем бурлит родник неиссякаемой энергии. Твердость его характера сочетается с настойчивостью, деликатной, но неотступной. Благодаря уму и полученному образованию, Алексий имеет весомое влияние не только на церковников. Прислушиваясь к его мнению, все русские князья идут к нему за советом. Воспринимаемое как данность, слово Алексия звучит порой весомее, чем слово великого князя.
Иоанн заметил отстраненность митрополита от общих разговоров, которые говоренные-переговоренные, молотые, словно вода в ступе, не по первому кругу переливались из пустого в порожнее. Чувствовал Иоанн, имел Алексий особый взгляд на беду, которую Кошак обрушил на него. Давно держал митрополит в мудрой голове решение, как спасти Русь от татарской алчности, как не допустить разора и нищеты.
…Сквозь настежь распахнутую дверь полутемное от ранних начинающихся сумерек помещение заполнил свежий морозный воздух, вытесняя наружу вместе с тяжелым удушливым духом страсти, сомнения и уныние, только что царившие здесь.
Обезлюдели княжьи покои. Ни с чем разошлись бояре, оставив с глазу на глаз великого князя и митрополита. Не понимал Иоанн спокойствия Алексия. Русь стояла у края пропасти, а он, если не сумеет заплатить дань, – на шаг от смерти. Пока гадал да раздумывал великий князь о невозмутимости митрополита, всякое промелькнуло в голове: дескать, Алексий – церковный человек, а церковников никого писцы татарские не переписывали, стало быть, и данью он не обложен, чего волноваться. Да только сам потом устыдился своих мыслей.
Алексий, испив воды из тяжелой глиняной кружки, подошел к небольшому мутному окну, сквозь которое едва просматривались
– В горле пересохло, пока судились здесь да рядились, – негромко молвил митрополит, – одно тебе скажу, Иоанн Иоаннович, вместе с тобой и вместе с другими князьями в татары поеду. Буду просить милости Бердибека не повышать выхода.
И вновь устыдился Иоанн своих темных мыслей. Смелое решение брал на себя Алексий, настолько смелое, что и помыслить было трудно. Станет ли Бердибек, уже прозванный за хищность свою Тигром, снисходить до слов русского митрополита?!
– Видно, запамятовал великий князь, – с добродушной иронией упрекнул его Алексий, – а не далее, как летом, хан Джанибек посылал тебе письмо, в коем требовал, чтобы я немедля приехал в татары, исцелить матушку его – хатунь Тайдулу, а коли не приеду, грозился полонить Русь. Хоть Джанибек и сложил уже голову от руки сына своего, Тайдула еще очень хорошо помнит, как чудесно прозрела. На нее и надеюсь.
Вдруг всплыло в памяти Алексия и то, как собирался он в Орду, и то, как перед отъездом совершил молебен в Успенском соборе, как молил Господа и пресвятую Богородицу о помощи. Вспомнилось, как во время молитвы сама собой загорелась вдруг свеча у гроба святителя Петра, тогда-то и понял Алексий, что это сам Господь благословляет его и посылает добрый знак.
Татары тогда приняли русского митрополита как самого дорогого гостя. Когда препроводили его к ханше, она, умилившись, прослезилась и рассказала ему доверчиво, что видела вещий сон, будто бы пришел к ней сам Святитель в архиерейском облачении, а с ним и тот, чей голос она слышит сейчас.
– Пусть всем, кто прибыл вместе с русским священником, приготовят такие же одежды, какие я видела во сне, – приказала Тайдула своим подданным.
Словно десница Божья управляла тогда Алексием. Он облачился в ризу, что принесли ему по приказу царицы. Из воска той свечи, что так чудесно возгорелась в Успенском соборе (он взял ее с собой в Улуг-Улус), Алексий сделал новую свечу. Таинство исцеления осталось за закрытой дверью покоев царицы, в которых митрополит русский свершил святой молебен Богу, окропив глаза больной святой животворящей водой.
Счастье прозрения достойно оценит лишь тот, кто пребывал во мраке.
– Вот перстень, – митрополит протянул Иоанну правую руку. На среднем пальце красовался усыпанный драгоценными каменьями массивный перстень, – мне подарила его хатунь Тайдула в знак благодарности. Я возьму его с собой на всякий случай как напоминание.
Но не только непомерная дань, наложенная на Русь, не только отъезд в татары волновали сейчас Алексия. Все это было полбеды. Страшился Владыка взглядов князя на власть Улуг-Улуса над Русью. Беспокоило митрополита его негласное, невысказанное противление подчинению татарам. Однако Джанибек доверял Иоанну. В споре за великое княжение хан отдал предпочтение ему. Но Джанибек мертв. А Бердибек ох как коварен!
– Еще вот о чем хочу поговорить с тобой, Иоанн Иоаннович, – решился на откровенность митрополит, – не время сейчас портить отношения с татарами. Повремени, князь. Андрея Босоволкова убили. Некому поддержать тебя в твоих думах. Да и не время…
Проведя бессонную ночь в мыслях об убитом тысяцком, Иоанн и сам начинал понимать, что самое безопасное сейчас для него во всем поддерживать татар, как некогда делали это брат его и отец. Однако тенью в сознание прокрадывался один и тот же вопрос: «Почему Русь ходит под татарами?»