Золотой Трон
Шрифт:
Так уж повелось на Руси еще со времен Ярослава II Всеволодовича: низко и подобострастно кланялись русские князья татарским ханам. Испокон веку заискивали и угождали, как могли, лишь бы жизнь сохранил хан, лишь бы ярлык пожаловал. Унижение – не смерть, пережить можно. Вот и переживали беспредельщину да унижение в татарских ставках, а приезжая домой, в русские княжества, от души вымещали накопленное на своих боярах. Те, в свою очередь, несли обиду собственным холопам. Так и катилась по Руси, как снежный ком, необходимость пресмыкаться перед теми, кто старше по чину. Катилась из страха, превращаясь в привычку,
2
Первая ночь, проведенная в татарской ставке, была для русских князей спокойной. После долгого утомительного пути все спали. Лишь Алексий пребывал в молитве. Сон не шел к нему. Проворочавшись на неуютном ложе пару часов, он встал. О чем просил русский митрополит Всевышнего, оставалось лишь догадываться, хотя чаяния у всех были едины. Оставалось только ждать, когда Бердибек соизволит принять у себя Иоанна. Как же все-таки убедить хана не повышать выхода?! Как уберечься от гнева его неминуемого?! Ведь ничем не гнушается хан! Отца в могилу свел. Братьев одного за другим с белого света убирает. Что ему голова русского князя?! На ярлык много желающих. Остается одно: ниже поклоны, щедрее поминки [21] , да на Господа уповать.
21
Поминок – подарок.
Оттого и не спалось ночью Алексию. Разговор с Богом вел, а как забрезжил рассвет, засобирался: облачился в ризу, украсил безымянный перст дорогим перстнем.
– Куда ты, Владыка? – насторожился князь Иоанн.
– Хочу с Тайдулой свидеться, прежде чем Бердибек соизволит принять тебя, Иоанн Иоаннович, – отозвался Алексий. – Есть у меня о чем с ханшей потолковать.
– Негоже одному-то ходить, да и рано еще, рассвет едва омолодил небо!
– Зимой рассветы поздние, день короток, можно не успеть. А Господь меня сохранит.
Митрополит Алексий ждал недолго. Вскоре прислужник пригласил русского священника в покои татарской царицы, отворив перед ним двери.
Радушие ханши теплом разлилось по покоям, стараясь затронуть сердце митрополита. Улыбка светилась на устах Тайдулы, как искрились на ее расшитом золотом платье драгоценные каменья.
– Неужто это наяву и я вижу перед собой моего исцелителя?! – Тайдула протянула руки к митрополиту. – Я не поверила своим ушам, когда мой подданный сообщил мне, кто ждет моей аудиенции! – Она усадила Алексия рядом с собой, приказав слугам принести угощения для дорогого гостя и оставить их наедине. – Я вижу, мой избавитель в тех одеждах, что я подарила ему летом, после моего чудесного выздоровления!
Алексий лишь кивал головой, глядя восторженной Тайдуле в глаза.
– Что привело тебя ко мне? – Царица искренне радовалась встрече с Алексием.
– Да вот, хотелось взглянуть на луноподобную хатун, самому убедиться, что матушка-царица в полном здравии.
Польщенная Тайдула предложила Алексию яства с ее царского стола. Алексий потянулся к королевскому шербету с орехами, не без умысла выставляя напоказ руку, на которой красовался роскошный дорогой перстень. И вновь потешил душу. Поняла Тайдула – ценил Алексий ее дары. И Алексий знал, чем затронуть сердце ханши.
– Я
– Матушка Тайдула, милости твоей вовек не забудем ни я, ни русичи. – Алексий, приложив руки к груди, склонился перед ханшой в почтительном поклоне. – Замыслил я на том месте монастырь основать. В скором времени думаю первую церковь там поставить и освятить в честь чуда архистратига Михаила.
Тайдула смотрела на русского патриарха с интересом. Знала, о каком чуде молчал Алексий, догадывалась, что и за ее исцеление благодарил Алексий Всевышнего, а о неведомом ей чуде все же поинтересовалась. И поведал ей тогда Алексий старинное предание, будто бы давным-давно в деревне Хони, что в Малой Азии, бил целебный ключ. Рядом с источником стояла церковь во имя Архангела Михаила. Решили язычники уничтожить православную церковь и святой источник. Во встречных течениях двух рек выкопали они ров, и в желании затопить церковь и родник направили на них воду. В той церкви служил пономарь Архип. В мольбах своих он обратился к Архангелу Михаилу. Тот, узрев несправедливость, ударом своего жезла о камень остановил поток, и ушла вода в скалы…
Визит у ханши затягивался, а митрополит еще не сказал ей самого главного, ради чего пришел он к ней сегодня, ради чего столько верст добирался до татарской ставки. Поймет ли? Поддержит ли? Но все же решился, в гостеприимных разговорах царицы улучил миг, вклинил нужное ему в беседу восторженной ханши. Участливо выслушала Тайдула Алексия: и о том, что на Руси не на шутку озабочены решением Бердибека повысить выхода, и о том, что непомерна высока та дать, которую он хочет наложить, и что для русских княжеств она означает верную гибель.
Призадумалась ханша, от этого на переносице обозначилась неглубокая черточка. Молчание царицы привело Алексия в замешательство. Что будет, если Тайдула откажется помочь ему? Митрополитом овладело сомнение.
– Я сделаю все, что в моих силах, – теперь уже серьезная, без намека на улыбку, ответила Тайдула.
Озвучивая мерность шагов, под ногами скрипел снег. Алексий шел от ханши, одолеваемый раздумьями. Как следовало расценивать ему слова царицы? Может быть, вовсе и не стоило обнадеживаться расположением Тайдулы? Но дальнейшая судьба русских княжеств была сейчас отчасти и в ее руках. Станет ли Бердибек прислушиваться к просьбам матери?
Алексию показалось, словно кто-то окликнул его. Такое бывает, кажется, что вдруг кто-то окликает тебя, но не голосом, не по имени. Словно кто-то зовет тебя душой, и чувствуешь это незримо, неосязаемо, и слышишь, откуда идет этот зов чьего-то сердца.
Алексий повернул голову. Он поймал на себе безмолвный пристальный взгляд. Он сразу узнал его. Этот взгляд принадлежал Семену Нехворобину, московскому боярину, исчезнувшему с еще несколькими боярами сразу после внезапной гибели Алексея Хвоста. С их исчезновением пало на бояр и подозрение в убийстве любимого фаворита Московского Князя.