Золотой Трон
Шрифт:
Иоанн и сам понимал это и просчитывал, какую пользу русские княжества могут извлечь из татарской замятни. Хватит русским князьям гнуть спину перед ханами. Коль те друг с другом договориться не могут, стало быть, русичам с руки их ссоры в свою выгоду повернуть. А как время покажет.
К полудню Иоанн почувствовал себя хуже. Тело ломило, голова разрывалась от боли. Было тяжело дышать. Он едва выдержал долгую беседу с боярами, которые сегодня со всех сторон докучали ему своими мелкими проблемами. Мысли в голове притупились. Даже отношения с татарами казались ему по-детски наивными.
Он помнил, как дошел до опочивальни, как, раскинув
…Александра третьи сутки не отходит от мужа. Примочки на огненное чело кладет. Мечется Иоанн в бреду: то матушку вспоминает, детей кличет. А то вскинет голову, безумными глазами обведет опочивальню, остановит взор на супруге. То ли видит, то ли нет, вновь срывается в пропасть забвения.
Алексий без устали молится о князе, денно и нощно взывает к Господу. Только наступает время, когда Господь мольбам земным не внемлет, кто бы ни стоял пред ним.
…Полугода не минуло с тех пор, как ликовал на площади люд, благодаря Алексия за спасение русских княжеств от непомерной дани, как под неуемный восторг церковных колоколов встречал его народ из татарской ставки. И вот опять звонят колокола, только заливистые голоса их напоминают скорее надрывные причитания плакальщиц, а гулкий кампан, истязаемый билом, содрогается и по-мужски сдержанно вздыхает. И снова люд наводнил площадь. Только сейчас толпа не ликует, а скорбит. Кажется, и воздух скорбит вместе с ней, и птицы в небе, и облака. Сегодня не встречают, а провожают в последний путь великого князя Иоанна II.
Кроткий… Благочинное, но отнюдь не лестное для государя имя. Но так уж нарекла молва людская мягкосердного, а тем и слабого князя. Оттого досталось ему княжение трудное, с распрями да усобицами. Так, прокняжив шесть лет, в тридцать два года устав от жизни, покинул он сей мир. Неслышными голосами стенает над землей людская скорбь. Незримой птицей парит в неосязаемости княжья душа. Совсем недолго оставаться ей среди тех, кто был дорог. Упорхнет в запредельные выси, оставив вдовствовать супругу Александру, лишив родительского плеча подрастающих сынов Дмитрия и Иоанна. Прочитана великим князем земная книга его жизни, усвоены уроки, возвращено в прах созданное из праха тело. Легкая, свободная, устремилась душа в вечность, оставив земному земные ценности.
В княжьих палатах собрались бояре. Не нарушая заведенного порядка, расселись, как при жизни Иоанна: кто по правую руку, кто по левую. Во главе княжеская чета: жена Александра с сыновьями. Только место великого князя пусто. Тяжела утрата, непомерна. Скорбит семья, скорбят бояре, скорбит земля русская.
Тишина властвует в палатах. Ни гомона, ни пересудов. Бояре меж собой переговариваются шепотом, терпеливо ждут последнего волеизъявления Иоанна Кроткого.
К княжьему престолу вышел Алексий. Непомерно строг он ныне, сдержан. В руках у митрополита свиток – духовная великого князя. Обвел Владыка взором собрание, сломал печать. В ожидании затаили дыхание бояре.
«…Отдаю
Великий князь отказывал некоторую долю прибыли церквам, давал волю казначеям своим, сельским дьякам и купленным людям. Все ждали главного: кому, по примеру отца своего Ивана Калины, отпишет великий князь наследовать Московское Княжество, со всеми его землями. Но духовная приказывала Москву Дмитрию и Иоанну, а треть московских доходов шестилетнему племяннику Владимиру Андреевичу.
Алексий смолк. В воздухе повисла пауза. Престол Иоанн не завещал никому…
3
Еще издали разглядел Марпата на ровной линии окоема едва заметные очертания большого города. Сарай с его столичной суетой встретил путников лучами полуденного солнца. Еще никогда не доводилось Марпате бывать в столь значимом и столь красивом городе. Его удивляли широкие и длинные улицы с бесконечной чередой всевозможных строений.
На полном ходу лошади вынесли арбу на широкую площадь, вымощенную добротным дорожным кирпичом. Здесь проживала городская знать. По краям площади располагались высокие роскошные дворцы с резными куполами сводов и стенами, расписанными текстами из Корана витиеватой арабской вязью. Сюда, на городскую площадь, изобилием лучей сходилось множество улиц. Те, что пошире, были вымощены кирпичом и застроены богатыми особняками. Обитатели узких улочек жили победнее и довольствовались деревянными настилами вдоль домов.
Повозка, в которой находились Харун ад-Дин и Марпата, с грохотом прокатилась по мостовой, пересекла площадь и нырнула в одну из широких улиц. Улица была застроена такими же красивыми и богатыми дворцами, что видел Марпата на площади. Миновав квартал, путники вновь оказались на широкой площади. Повозка остановилась около высокого и роскошного дворца.
– Ну вот, мы и приехали, – выглянул в окно Харун ад-Дин, – это мой дом. Здесь мы и остановимся.
Как только эмир со своим подданным вошли во дворец, все в доме пришло в движение. Забегала и засуетилась многочисленная прислуга, приводя в движение застоявшийся без хозяина дома воздух.
Харун ад-Дин приказал отвести Марпату в его апартаменты, а сам, не теряя времени, отправился к Черкес-беку.
Дворец Харун ад-Дина в Сарае немногим превосходил его хаджи-тарханский дом, но все же Марпата не переставал удивляться красоте его убранства и благоустроенности быта. Отделанные фресками стены, отшлифованные до зеркального блеска мраморные полы, отопительные и водопроводные каналы, умело спрятанные от лишних глаз, приводили Марпату в восторг. Погрузившись во все это великолепие, Марпата вдруг подумал, что наставник Чинробнобо, увидев своего воспитанника в такой роскоши, пришел бы в ужас, посчитав, что все его многочисленные труды пошли прахом.