Золотой убегает песок…
Шрифт:
– Мэл.
– Я не маленькая девочка. И не та женщина, что будет обрывать телефон в глупой надежде на то, что всё не так поняла. Ты можешь сказать мне всё, как есть. Меня это не убьёт.
После всего, что со мной было, я думаю, что выдержу всё, что угодно. Всё за исключением сознательной и продуманной лжи и неискренности. Вот этого с меня как раз достаточно. Так что, что бы я не услышала, за честность я в любом случае буду благодарна.
– Не сейчас, Мэл. Не по этому аппарату.
– Почему?
– Потому что все эти звонки записываются.
Я автоматически проглатываю всё, что вроде как собиралась сказать,
– Я не подумала.
– Всё нормально. Ничего не произошло.
Но это исключительно благодаря ему. Тому, что он не стал намекать, а просто взял и сказал всё прямо. Что-то менее чёткое и уловимое я бы, возможно, и вовсе не поняла.
– Сэр, мистер Олдридж, я закончила с ксерокопией.
Миссис Коуп возвращается, кажется, слишком скоро. До меня доносится тихий, но очевидный вдох Дэвида, когда, судя по звуку, он поворачивается к ней и забирает размноженные бумаги.
– Отлично.
– Мне оставить вас ещё ненадолго?
– Нет, в этом нет необходимости. Это ваше рабочее место, – он говорит это совершенно точно не мне, но вскоре уже произносит моё имя. Я вновь сосредотачиваюсь на его голосе, хотя и не успела потерять концентрацию. – Мэл… Мисс Кинг, я сейчас немного занят, но перезвоню вам чуть позже. Если вы, конечно, не против.
– Нет.
Я понимаю, что с ним такое, и почему он вдруг перешёл на официальный тон и соответствующее обращение. Всё наверняка из-за миссис Коуп. Но, отвечая ему, я всё равно испытываю странный, дикий и болезненный для меня дискомфорт. Мне резко становится не по себе. Почти до рези в животе. Олдриджу будто не хочется, чтобы о нас узнали. Я понимаю, что это ерунда. В том смысле, что и я не из тех людей, кто однажды станет распространяться о своей личной жизни направо и налево, выносить это напоказ и светить ею перед посторонними людьми, которых она совершенно не касается. Но, наверное, мне хотелось нежности. Даже в такой противоречивый и непонятный момент. И то, что я не чувствую её ни в малейшей степени, почему-то делает меня уязвимой и фактически несчастной.
– Я обязательно перезвоню.
– Хорошо, спасибо.
Мне не остаётся ничего другого, кроме как попрощаться с ним и начать пребывать в ожидании обещанного звонка, будто он действительно гарантирован. Но проходит час, а за ним и ещё несколько отрезков по шестьдесят минут каждый, и я понимаю, что устала. Что это сильнее моего собственного представления о себе и не является тем, что я могу перенести адекватно. Невзирая на все свои слова, согласно которым меня уже ничто не сломает и не ранит. Время кажется прошедшим впустую. Хоть я и не собиралась извлекать из него особенную пользу и заниматься чем-то реально стоящим.
Если твоё предложение по поводу Дня благодарения
Имя Кирстен появляется на экране моего телефона вскоре после этого. Буквально через считанное количество минут. Я отвечаю ей в ту же секунду.
– Да?
– Привет. Это я.
– Привет. Да, я поняла.
– Здорово, что ты решилась, Мэл, – я бы это так не назвала, но не рассказывать же мне ей всё. То, как моё согласие вызвано скорее безысходностью на грани отчаяния и нежеланием быть реально одной в такой вечер, чем радостью от возможности провести время именно с этой семьёй. У меня на уме были и остаются другие вещи. Только из них уже ничего не выйдет. Но я попытаюсь отвлечься и взять от грядущего визита всё только лучшее и позитивное. – Приходи часиков в семь, хорошо?
– Хорошо. Что-нибудь с собой принести?
– О, не беспокойся об этом. Всё в порядке. Просто… Бен, почему барашек опять вне загона? Мы же договаривались, что обустраиваем ему место не для того, чтобы он гулял буквально повсюду. Заведи его обратно. Сколько раз можно повторять одно и то же? Извини, Мэл. Здесь какой-то хаос. Бен захотел, чтобы сын рос вместе с барашком, и вот пожалуйста, это животное волнует меня больше, чем кого бы то ни было ещё. Иногда я готова его убить. Не барашка. Мужа. Но это я любя.
– Я всё слышал.
– Я серьёзно, Бен. Иди и разберись с этим, а мне надо договорить.
Слыша этот шутливый спор, я вдруг остро понимаю, что завидую. У меня тоже могли бы быть такие отношения. Будь рядом со мной правильный человек. Я же вроде ничем не хуже и своими собственными руками не делала ничего дурного, чтобы заслужить его отсутствие. Но его нет, и поэтому мне приходится цепляться за предложение, сделанное наверняка в большей степени из жалости. За давно сформировавшуюся семью со своими традициями, привычками, укладом и ценностями, лишь бы не проводить праздничный вечер с повсеместным ощущением тоски и пустоты. И за то, чтобы временно отодвинуть грусть на задний план за счёт фактически посторонних людей. В некотором смысле я чувствую себя ужасно. Но отматывать назад уже поздно. Очевидно, что со стороны это будет выглядеть ещё более отвратительно, унизительно и кошмарно.
Остаток дня тянется, словно год. В ночи, застилая диван и снова располагаясь на нём, я всё ещё чувствую эти ощущения и будто возвращающееся одиночество. И, как следствие, не могу уснуть. Теперь он кажется маленьким, тесным и коротким. Но и сменить свою дислокацию я также морально не готова. Не без Дэвида. Но он не сдержал своё слово, так что я, как могу, пытаюсь не допускать мыслей о нём. Ни одной, ни нескольких. Не думала, что можно стать такой опустошенной и разбитой так скоро после человека, которого ты вообще едва знаешь с личной стороны. Ладно Гленн, тут всё понятно, но Олдридж…
Когда телефон издаёт сигнал пришедшего сообщения, вся комната уже погружена в темноту. Светящийся дисплей является тем единственным, что разбавляет мрак около пола, где я и оставила лежать средство связи прежде, чем отвернулась к спинке дивана. Едва глаза привыкают и различают не только часы по центру экрана, показывающие ровно одиннадцать часов вечера, но и краткое послание там же, я уговариваю себя особо не реагировать. И не думать сверх минимально необходимого уровня.
Ты спишь?