Золотой воскресник
Шрифт:
– А Тяпа мне отвечает, – подхватил Александр Тимофеевский, – “Ты – запаса, и я запасся…”
Приснилось, что заканчиваю вот эту рукопись и рассказываю о ней моему редактору Вере Копыловой, а она мне – с большой грустью:
– Нам сейчас нужны такие книги, где главный герой обязательно должен быть рабочий. У вас – рабочий?
– Ну да, – отвечаю уклончиво, – в какой-то степени…
В юности на практике в газете накатала целый подвал о профессии модельера.
– Такую серьезную
– Да что статью! – воскликнул Вячеслав Михайлович, когда я принесла ему свой опус. – Нам надо с тобой такую книгу написать!
“Сегодня назвали детей: Денис, Игорь, Иван, Менахем Мендел, Александр и Сильвестр”.
Тишков собирается куда-то, я говорю:
– Надень кепку! То есть бейсболку. В общем, фуражку.
Лёня:
– …Менахем менделовку!
На фестивале “Таймырский кактус” в Норильске познакомилась с Дорой Шварцберг, скрипачкой, профессором Венского института искусства и музыки.
– Мы жили в Питере, – она рассказала, – а тут начал наступать конец света, муж сказал: “Надо ехать! В движущуюся мишень труднее попасть…”
– Я с детства в дороге. Например, нас часто отправляли играть в тюрьмы, – рассказывала Дора. – Мы играли в колонии – кого там только нет! И проститутки, и воры, и так далее. И вот после концерта ко мне подходит девушка – вся в слезах: “Можно я дотронусь до скрипки? А то я ее только по радио слышала, но никогда не видела…”
Тишков, потрясенный Норильском:
– Да-а, если кто-то недоволен своим уральским городком Нижние Серги, его надо свозить в Норильск в январе на экскурсию…
Борис Минаев зовет в Екатеринбург выступить в Ельцинском центре.
– Тишков ведь уралец, – он объяснил свой выбор. – А ты вообще у нас великая…
– …И ужасная, – быстро добавил Лёня.
“Москвина – это кратчайший путь от серьезного до смешного”.
Дора Шварцберг:
– Приехали мы в военную часть, а в столовой – только водка и редька. После “обеда” в концертном платье со скрипкой выхожу на сцену. В первом ряду сидит, развалясь, солдат – в шапке, дышит перегаром и лузгает семечки. Но я ведь тоже выпила! “А ну, – говорю, – хватит грызть семечки, сволочь!” И думаю: сейчас он влезет на сцену и врежет… Нет: снял шапку, подтянулся, сунул семечки в карман. Концерт прошел как по нотам. Спустя пару месяцев у них выступал мой ученик. “Передай Доре Шварцберг, – сказали ему, – если ее выгонят с работы – пусть к нам приезжает, мы ее трудоустроим!”
Звоню папе:
– Мы тебе приготовили суп, тыквенные оладьи, сырники
– Ты что, приняла меня на иждивение? – спрашивает Лев.
– На десятом десятке имеешь право…
– Но я не хочу им злоупотреблять… – он элегантно отвечает.
– Мы такую выставку организовываем, – сказали Тишкову, – “Ни уму ни сердцу”! Предлагаем участвовать! Может, у вас есть что-нибудь?
– Я посмотрю…
– Сегодня Лемешеву сто лет! – объявила Люся. – По телевизору выступала его жена. “А поклонницы вам не досаждали? – спросила ведущая. – Про сыр была какая-то история?..” – “Конечно! – та ответила. – Их звали сыроежками. Однажды Лемешев пошел в Елисеевский магазин и купил там сыр. Вот они кинулись покупать этот сыр! Поэтому их прозвали сыроежки”. Такую хреновину, – возмущенно сказала Люся, – про Сергей Яковлевича рассказывает!
Резо Габриадзе – проездом из Лозанны в Тбилиси:
– Алло? Марина? С днем рождения! Желаю вам сохранить красоту еще хотя бы на год…
– Резо, как вы? – я спрашиваю.
– Хорошо, – отвечает. – Я в хороших брюках, в рубашке, в носках. На мне хорошая голова, и уши не отходят далеко, но жмутся к голове боязливо. Читаю “Моя собака любит джаз”, не залпом – по слогу в неделю: растягиваю удовольствие.
В Библиотеке Ленина в гардеробе встретила своего семинариста из бывших молодых литераторов – с клюкой и седой бородой. Не размениваясь на приветствия, он сообщил, что мои уроки не прошли даром: вот уже много лет он пишет диссертацию на тему “Как добыть антиоксиданты внутри митохондрий”.
Наш разговор внимательно слушал джентльмен со щетиной в стоптанных башмаках.
– Я так уставился на вас, – он мне объяснил, – потому что восемь лет не видел улыбающегося человека!
Мимо пронесся сказочник Марк Ватагин, переводчик ненецких, кабардинских, эвенских, чукотских, якутских, тувинских, алеутских и прочих сказаний, давно справивший 80-летие, но все такой же жгучий брюнет, как несколько десятков лет назад.
– Марк! – я его окликнула.
– Потом, потом, – и помчался дальше.
Вечером он позвонил и сказал, что “очень захотел вниз, причем не просто вниз, а в самый низ!”.
Когда я уходила из Ленинки, за мной долго бежала какая-то старуха и кричала:
– Девочка! Девочка!
Я обернулась, и она разочарованно сказала:
– А я думала, что вы девочка. Вы сзади такая красивая.
– Поэтому наш Серёжа не хотел туда ходить, когда мы писали диссертацию, – сказал мой папа Лев. – Я ему говорил – сходи хоть разок для приличия. Нет. Только в Британскую библиотеку в Лондоне забурился – и всё.