Золотой жук. Странные Шаги
Шрифт:
Он повернулся и встал, прислонясь спиной к косяку окна. Несмотря на обычное для него выражение безразличия, лицо его было бледнее обычного — возможно, от падавшей на него тени.
— Я начал догадываться кое о чем, еще когда мы подходили к башне, — сказал он. — Заметили вы, как затрепетало пламя свечи, перед тем как погаснуть? Я был почти уверен, что это последняя вспышка догоревшей свечи. А войдя в комнату, я увидел вот это…
Он указал на стол; сэр Уолтер глухо проклял собственную слепоту. Свеча в подсвечнике действительно выгорела до конца; однако что из этого следовало, оставалось для сэра Уолтера тайной.
— Затем
— Боюсь, что у нас нет времени на лекции, — холодно проговорил Уилсон. — Если этот человек в самом деле возвращается, я должен немедленно отдать приказания.
— Все же я продолжу свою мысль, — заметил Фишер, с оскорбительным спокойствием глядя в потолок.
— Должен просить вас, мистер Фишер, не мешать мне вести расследование, как я нахожу нужным, — сказал Уилсон решительно. — Сейчас здесь распоряжаюсь я.
— Да, — тихо ответил Хорн Фишер таким тоном, что все присутствующие похолодели. — Да, но почему?
Сэр Уолтер смотрел на Фишера в изумлении — перед ним был совсем не тот медлительный и вялый юноша, которого он так хорошо знал. Фишер поднял веки и смотрел на Уилсона, широко раскрыв глаза; казалось, с них, словно с глаз орла, сползла пленка.
— Почему вы распоряжаетесь здесь? — спросил он — Почему вы теперь ведете расследование по своему усмотрению? Как случилось, хотел бы я знать, что здесь нет никого старше вас по чину, чтобы вмешаться в ваши действия?
Все растерянно молчали. В эту минуту снаружи раздался сильный и гулкий удар в дверь башни, словно сама судьба стучала к ним.
Деревянная дверь заскрипела на ржавых петлях под чьей-то сильной рукой, и в комнату вошел принц Майкл. Это, конечно, был он. Светлое платье принца, хотя и сильно пострадавшее за время его приключений, было прекрасного, почти щегольского покроя, а острая бородка эспаньолкой словно служила новым напоминанием о Луи-Наполеоне; впрочем, он был гораздо выше и стройнее того, кому стремился подражать. Не успел никто произнести и слова, как он, словно призывая к молчанию, легко, но величаво, как гостеприимный хозяин, повел рукой.
— Господа, — сказал он, — приветствую вас в башне, ставшей теперь столь неприглядной.
Уилсон опомнился первым. Он шагнул к нему и произнес:
— Майкл О'Нил, именем короля я арестую вас за убийство Фрэнсиса Мортона и Джеймса Нолана. Считаю своим долгом предупредить вас…
— Нет, мистер Уилсон, — внезапно вскричал Фишер, — вам не удастся совершить третье убийство!
Сэр Уолтер Кэри вскочил со стула, который с грохотом повалился на пол.
— Что это значит? — воскликнул он властно.
— Это значит, — ответил Фишер, — что человек, по имени Гукер Уилсон, выстрелом вон из того окна убил двух своих товарищей в минуту, когда они появились в противоположных окнах. Вот что это значит! Если хотите в этом убедиться, сосчитайте, сколько было выстрелов и сколько патронов осталось у него
Уилсон быстрым движением рук схватил револьвер, который лежал на столе. Но тут произошло нечто совсем не предвиденное. Принц Майкл, неподвижно, как статуя, стоявший на пороге, вдруг с ловкостью акробата выхватил револьвер из рук сыщика.
— Собака! — вскричал он. — Ты — воплощение английской справедливости, как я — трагедии ирландцев. Ты пришел сюда, чтобы убить меня рукой, обагренной кровью твоих же братьев. Если бы они пали жертвой мести, это назвали бы убийством, но тогда твой грех имел бы оправдание. Мне же, невиновному в их убийстве, пришлось бы поплатиться за него жизнью. Это была бы торжественная и пышная церемония с длинными речами, и судьи, терпеливо выслушав все доводы в пользу моей невиновности, признали бы их несостоятельными, пренебрегая моим отчаянием. Да, вот оно, злодейство! Но убийство может и не быть преступлением. В этом револьвере есть еще одна пуля, и я знаю, кто ее заслужил!
Уилсон и повернуться не успел, как Майкл выстрелил. Сыщик скорчился от боли и повалился, как сноп.
Полицейские бросились к нему; сэр Уолтер стоял молча, словно в оцепенении. Наконец Хорн Фишер нарушил молчание.
— Да, вы — подлинное воплощение трагедии ирландцев, — сказал он и как-то странно, устало махнул рукой. — Вы были совершенно правы и сами же погубили себя.
Лицо принца застыло, как мрамор, только в глазах его мелькнуло отчаяние.
Внезапно он рассмеялся и швырнул дымящийся револьвер на пол.
— Да, мне нет оправдания, — сказал он. — Я совершил преступление, за которое не только меня, но и детей моих стоило бы проклясть.
Хорн Фишер, казалось, не ожидал такого быстрого раскаяния. Не отводя от Майкла глаз, он тихо спросил:
— О каком преступлении вы говорите?
— Я помог английскому правосудию, — ответил принц Майкл. — Я отомстил за смерть полицейских вашего короля. Я выполнил дело королевского палача. За это меня следовало бы повесить.
И он шагнул к полицейским. Он не сдавался, а, скорее, приказывал им арестовать себя.
Таковы были события, о которых спустя много лет Хорн Фишер рассказывал журналисту Гарольду Марчу, сидя в небольшом, но фешенебельном ресторане недалеко от Пикадилли [140] . Он пригласил Марча пообедать с ним вскоре после дела, которое он назвал «Лицо на мишени». Вначале разговор зашел об этом таинственном происшествии, а затем Хорн Фишер предался воспоминаниям о событиях своей молодости, побудивших его заинтересоваться вопросами, подобными делу принца Майкла. С тех пор прошло пятнадцать лет. Волосы Хорна Фишера еще более поредели, на лбу образовались залысины, в движениях его длинных и тонких рук было больше усталости и меньше выразительности. Он рассказывал о своем давнем ирландском приключении, потому что тогда он впервые столкнулся с миром преступлений и понял, что преступление может быть тайным и непостижимым образом связано с законом.
140
Пикадилли — одна из центральных улиц Лондона.