Золотой жук. Странные Шаги
Шрифт:
Распахивая дверь перед премьером, он тихо произнес:
— Я виделся с Монтмирейлом. Он говорит, что, если мы не заявим немедленно протест и не поддержим Данию, Швеция захватит порты.
Лорд Меривейл кивнул.
— Я как раз собираюсь выслушать мнение Гука по этому поводу.
— Мне кажется, — сказал Фишер с легкой усмешкой, — его нетрудно предугадать.
Меривейл ничего не ответил и непринужденно проследовал к дверям библиотеки, куда уже удалился хозяин. Остальные направились в бильярдную; Фишер коротко заметил юристу:
— Эта беседа не займет много времени. В сущности они уже пришли к соглашению.
— Гук целиком поддерживает премьера, —
— Или премьер целиком поддерживает Гука, — возразил Хорн Фишер и принялся бесцельно гонять шары по бильярдному полю.
На следующее утро Хорн Фишер по своей давней скверной привычке проснулся поздно и не торопился сойти вниз; должно быть, у него не было охоты полакомиться червяком. Видимо, такого желания не было и у остальных гостей, которые еще только завтракали, хотя время уже близилось к полудню. Первая сенсация этого необычайного дня не заставила себя ждать. Она явилась в виде светловолосого молодого человека с простым, открытым лицом, который приплыл на лодке вниз по реке и причалил к маленькой пристани. Это был не кто иной, как журналист Гарольд Марч, друг мистера Фишера, отплывший на рассвете в то самое утро. Он остановился в городе, выпил там чаю, а потом прибыл в усадьбу; из кармана у него торчала вечерняя газета. В прибрежный парк он явился смирно и благовоспитанно, но его появление было как гром с ясного неба, хотя сам он об этом даже не подозревал.
Все поздоровались с гостем любезно, как всегда, и, как всегда, извинились за странные привычки хозяина. Он, разумеется, снова ушел с утра ловить рыбу, и его нельзя беспокоить до вечера, хотя остров, где он сидит, буквально в двух шагах.
— Видите ли, это его единственная страсть, — виновато объяснил Гаркер. — В конце концов, он ведь у себя дома. Во всем остальном он очень гостеприимный хозяин.
— Боюсь, — заметил Фишер, понизив голос, — что это уже скорее мания, а не страсть. Знаю, как бывает, когда человек в таком возрасте начинает увлекаться какими-то паршивыми рыбешками. Вспомните, как дядюшка Тэлбота собирал зубочистки, а старый Баззи, бедняга, — образцы табачного пепла. В свое время Гук сделал массу серьезных дел — вложил немало сил в лесоторговлю со Швецией и в Чикагскую мирную конференцию, — но теперь мелкие рыбешки интересуют его куда больше, чем крупные дела.
— Ну, полно вам, в самом деле, — запротестовал генеральный прокурор. — Эдак мистер Марч, чего доброго, подумает, что попал в дом к сумасшедшему. Поверьте, мистер Гук занимается рыбной ловлей для развлечения, как спортом. Просто характер у него такой, что развлекается он несколько мрачно. Но держу пари, если бы сейчас пришли важные новости о лесе или торговом судоходстве, он тут же бросил бы свои развлечения и своих рыбок.
— Право, не знаю, — отозвался Хорн Фишер, лениво поглядывая на остров.
— Кстати, что новенького? — спросил Гаркер у Гарольда Марча. — Я вижу, у вас свежая газета из тех предприимчивых вечерних газет, которые выходят по утрам.
— Здесь начало речи лорда Меривейла в Бирмингеме, — ответил Марч, протягивая ему газету. — Напечатан только небольшой отрывок, но, мне кажется, речь хорошая.
Гаркер взял газету, развернул ее и заглянул в отдел последних новостей. Как и сказал Марч, там был напечатан лишь небольшой отрывок. Но отрывок этот произвел на сэра Джона Гаркера необычайное впечатление. Его насупленные брови вздернулись и задрожали, глаза прищурились, а жесткая челюсть на секунду отвисла. Он мгновенно постарел на много лет. Затем придал голосу твердость и, спокойно передавая газету Фишеру, сказал просто:
— Что
Хорн Фишер заглянул в газету, и его бесстрастное, невыразительное лицо тоже переменилось. Даже в этом небольшом отрывке было несколько крупных заголовков, и в глаза ему бросилось: «Сенсационное предостережение правительству Швеции» и «Мы протестуем».
— Что за черт… — начал он, и голос его перешел в шепот, а потом в свист.
— Нужно немедленно сообщить Гуку, иначе он не простит нам, — сказал Гаркер. — Должно быть, он сразу же захочет видеть премьера. Хотя теперь, вероятно, уже поздно. Я иду к нему сию же минуту, и, держу пари, он тут же забудет о рыбах. — И он торопливо зашагал вдоль берега к плоским камням, по которым переходили реку.
Марч глядел на Фишера, удивленный тем переполохом, который произвела его газета.
— А что, собственно, случилось? — вскричал он. — Я всегда считал, что мы должны заявить протест в защиту датских портов, — это ведь в наших общих интересах. Что за дело до них сэру Айзеку и всем остальным? По-вашему, это плохая новость?
— Плохая новость! — повторил Фишер тихо и как-то странно.
— Неужели это так скверно? — спросил Марч.
— Так скверно! — повторил Фишер. — Нет, почему же, это великолепно. Это грандиозная новость. Превосходная новость. В том-то вся и штука. Она восхитительна. Она бесподобна. И вместе с тем она совершенно невероятна. — Он снова посмотрел на серо-зеленый остров, на реку, хмурым взглядом обвел изгороди и лужайки. — Этот парк мне словно снится, — проговорил Фишер, — и кажется, я действительно сплю. Трава зеленеет, вода журчит, — а случилось то, чего быть не может.
Едва он произнес это, из кустов, прямо над его головой, вынырнул темный сутулый человек, похожий на стервятника.
— Вы выиграли пари, — сказал Гаркер каким-то резким, каркающим голосом. — Старый дурак ни о чем не хочет слышать, кроме рыбы. Он выругался и заявил, что ему не до политики.
— Я так и думал, — скромно заметил Фишер. — Что же вы намерены делать?
— Воспользуюсь, по крайней мере, телефоном этого старого осла, — ответил юрист. — Надо точно узнать, что случилось. Завтра мне самому предстоит делать доклад правительству. — И он торопливо направился к дому.
Наступило молчание, которое смущенный Марч не решался нарушить, а затем в глубине парка показались нелепые бакенбарды и неизменный белый цилиндр герцога Уэстморленда. Фишер поспешил ему навстречу с газетой в руке и в нескольких словах рассказал о сенсации. Герцог, который неторопливо брел по парку, вдруг остановился как вкопанный и несколько секунд был похож на манекен, стоящий у двери какой-нибудь лавки древностей. Затем Марч услышал его голос, высокий, почти истерический:
— Нужно показать ему это! Он должен понять! Я уверен, что ему не объяснили как следует! — Затем более ровным и даже несколько напыщенным тоном герцог произнес: — Я пойду и скажу ему сам.
В числе необычайных событий этого дня Марч надолго запомнил, как смешно пожилой джентльмен в своем редкостном белом цилиндре переходил реку, словно Пикадилли, осторожно переступая с камня на камень. Когда он добрался до острова и исчез за деревьями, Марч с Фишером обернулись и увидели генерального прокурора, который вышел из дому с мрачным и решительным видом.
— Все говорят, — сообщил он, — что премьер-министр произнес лучшую речь в своей жизни. Бурные аплодисменты… Продажные финансисты и доблестные крестьяне… На этот раз мы не оставим Данию без защиты…