Золотые кони

Бордонов Жорж

Оказавшись среди этих людей, я быстро успокоился. Привыкнув к их простой жизни, я невольно осознал, что одна лишь бедность позволяет человеку понять суть мира. В этом примитивном существовании не остается места для мелких обид, честолюбивых притязаний.

Чтобы стать полностью таким же, как эти стойкие люди, я часто надевал такой же, как у них, кожаный нательник и спускался вместе с ними в шахту. Или брал в руки топор и уходил в дебри с лесорубами. С какой радостью я делил с ними многочасовой труд и пресный хлеб! Конечно, время от времени мне приходилось вспоминать о своих обязанностях будущего полководца: бывая в соседних деревеньках, я выбирал тех, на кого указывала мне интуиция, и не стремился набрать солдат как можно больше любой ценой.

Быть

может, тебя удивит мое быстрое перевоплощение? Но в этом на самом деле нет ничего странного. Каждый человек — всего лишь звено в бесконечной цепи своих предшественников и потомков. Кто был передо мной? Кто придет после меня? Возможно, в меня влил свою жизнь некий недавний обитатель лесов, какой-нибудь камнерез. Или мне всего-навсего было необходимо поверить в это, чтобы спрятаться от самого себя, сделаться тем, кем мне предначертано стать свыше. Впрочем, это не имеет большого значения. Как сказал твой любимый Пиндар:

«Ни одна из вещей, которая имела случай явиться миру, справедливая ли, несправедливая ли, уже никогда не может быть перечеркнута. Само время — единственный хозяин мира — не помешало ей произойти. Но счастлив тот, кто умеет забывать».

Многое в собственной судьбе мне суждено было навсегда забыть: события, людей, места. Но стоит мне теперь закрыть глаза, и передо мной, как наяву, встают те лесные кузнецы, раскрасневшиеся от жара печей; или рудокопы, осторожно спускающиеся в шахту со светильниками в руках… Над шахтой была вырубка, ее пересекал ручей с водопадом. Извлеченные из глубины земли железистые глыбы крошили и промывали в потоке, перевозили в тачках и на носилках к печам. Из огня раскаленные слитки поступали к кузнецам, и те немедленно отправляли их на наковальню. Глухая лесная чаща поглощала слепящие отсветы, грохот железа… Немного дальше под густыми кронами трудились лесорубы. Они валили топорами огромные дубы, потом обтесывали стволы и превращали их в прямоугольные бруски. На вырубку приходили и другие обитатели леса: охотники за диким медом искали в упавших деревьях дупла; приходили также те, кто изготовлял из щепы ульи для пчел; наведывались собиратели хвороста, варщики мыла, делавшие его из золы бука в смеси с козьим жиром. В самом поселении сапожники вытачивали из ясеня башмаки, точильщики изготовляли из самшита блюда и чаши. Ближе к Праведной горе жил старик, который вырезал из камня фигуры божеств.

Два раза в неделю из Эпониака приезжали повозки и увозили железные слитки и дубовые брусья. Переезжая из деревни в деревню, веселые торговцы разносили последние новости. От них мы узнали о внезапной болезни, приковавшей к ложу королеву Шиомарру. О том, что Дивиак после продолжительных поисков нашел священную омелу на дубе самой крепости. Он объявил, что это бесспорное знамение с неба. Оно не только избавит королеву от болезни, но окажется предвестником необычных событий.

Мои друзья — кузнецы связали находку с недавним появлением белого оленя. Они стали уговаривать меня вернуться в Верховный Дом.

— Зачем тебе сидеть в этом лесу, Бойорикс? Мы хорошо узнали тебя, мы пойдем за тобой, когда придет время. Наше слово не ржавеет, дай только сигнал…

Ни доводы, ни суеверия не повлияли на мое сознание. Я продолжал сидеть в Красном Осле, есть окорока, сушеные яблоки и пить желудевый отвар. Становилось заметно теплее; склоны холмов с освещенной стороны освобождались от снега, кое-где мох уже пронизала первая травка, сами мхи тоже наливались зеленью; на ветках припухли почки; с моря нахлынули целые стада облаков, они окончательно согнали снег с земли теплыми дождями. Но ночи все еще оставались холодными.

В одну из таких ледяных ночей, в час, когда смолкает лай собак, но еще не доносится волчье завывание, на вырубке появился отряд римлян из десяти солдат и одного офицера. Они заметили свет от печей и спешились. Офицер, субцентурион, вступил в переговоры с разбуженными лесорубами. Он едва знал несколько слов по-галльски. Лесорубы, перебивая друг друга и жестикулируя, обступили римлян, затем увлекли их группу

к хижинам кузнецов. Мы уже были наготове, сжимая в руках копья и раскаленные докрасна железные стержни. Эту схватку нельзя было даже назвать боем. Кованые наконечники с хрустом пробивали латы, стержни расплющивали шлемы. Только субцентурион пытался оказать сопротивление. Но нас было слишком много. Когда он единственный остался в живых, его связали, и я допросил его. Он был так напуган, что едва я пригрозил ему, как узнал, что отряд принадлежал седьмому легиону и направлялся в Ратиак по вызову вергобрета.

— Но мы сбились с пути, — жалобно проговорил он, — потому что выбрали не ту дорогу.

Связанным по рукам и ногам, я отправил его в сопровождении Котуса к Дивиаку, который должен был решить его судьбу.

Глава X

Мать-Ночь, облаченная в наряд из звезд, Ты спустись на дуб, рожденный тобой, Который несет на себе куст омелы. Мать-Ночь, ты разрешаешь прорастать зернам, Ты заполняешь силой наших детей, Населяешь рыбой ручьи, Мать-Ночь, ты держишь в своих звездных руках Свою дочь, серебристую Луну, Пошли нам добрый урожай, сделай год сытым…

У подножия священного дуба распевали слова молитвы друиды во главе с Дивиаком. Им подыгрывали на лирах оваты [17] , одетые в зеленое. Это происходило на седьмой день лены, в весеннее равноденствие. Вокруг хора собралась толпа, более многочисленная, чем в тот памятный для меня день у Праведной горы, на молитвах в честь богини Эпоны.

Друиды отвечали Дивиаку троестишием:

Заботься о нас, Мать-Ночь, Жителях леса, людях подземных шахт, Сделай наше пробуждение легким, бодрым…

17

Послушники, помогающие организовать обрядные торжества галлов.

С тысячу смолистых факелов пробивали мрак ночи. Они вычертили три круга вокруг дуба, «каменной» разновидности деревьев-гигантов. Казалось, корявый торс дуба оживает от тепла тысяч людей, хочет обнять их своими мускулистыми ветвями и при этом обращается к небу венцом величественной кроны. Прямо над ним сквозь кружево сучьев сияла яркая голубая звезда. Виден был также желтоватый в свете огня пучок омелы, ее глянцевые маленькие листочки. Это растение никогда не сбрасывает листьев, оно сидит на голом дубе так же, как крепятся к песку и камням стойкие пустынные колючки. Оно как символ бессмертия, надежды, которую ничто не способно сломить. Только та омела считалась священной, которая поселялась на дубе: пробивая его жесткую плоть, она впитывала соки дерева, рожденного богами; только такое растение признавалось наделенным высшей добродетелью, волшебной целительной силой. Его союз с королем всех деревьев символизировал вечность Земли…

Друиды были облачены в белые туники, головы их украшали венки из плюща. У каждого на шее висело «яйцо змеи», покрытое золотом, — другой символ бессмертия. Такое яйцо бывает величиной с яблоко. С ними связана необычная легенда. По легенде друидов летом в определенных местах собирается множество змей, которые приготовляют из своего целебного яда такие яйца. Когда яйцо достигает определенной величины, змеи поднимают его, поддерживая жалами, и в этот момент нужно успеть схватить его и бежать из этого места что есть силы, иначе разъяренные змеи отомстят похитителю. Мне довелось однажды держать в руках одну такую реликвию. Она была похожа на окаменелого морского ежа.