Золотые коронки

Гринин Ефим Иосифович

— Садитесь, гадайте, я не запрещаю, а я постучу ключом, — он занял ее место и добавил: — Надо иногда упражняться…

Он положил на стол листок с рядками цифр, включил передатчик. Девушка сунула карты в ящик и с улыбкой превосходства наблюдала за медлительными движениями майора. Перед первым занятием в осовиахимовском клубе она месяца два долбила наизусть азбуку

Морзе. А на занятии расплакалась, потому что радисты не считают точки и тире. Как мелодия любимой песни вызывает в памяти слова, так в свисте морзянки радисты на слух читают звучание каждой буквы. Это показалось ей чудом. А сейчас ей смешно, что майор так неровно выбивает ключом цифры. Но, читая эти цифры на слух, она не знала, что майор просит начальника контрразведки фронта установить наблюдение за ее радиостанцией и передать не позже, чем через час, что просьба будет выполнена.

Они успели опять поменяться местами, когда в машину поднялась старший сержант Кира Кутырева, а вслед за ней посыльный с узла связи. Он забрал принятые радиограммы и оставил новые для передачи. Радистки сменились без обычных разговоров о том, о сем.

— Ох, и спать хочется! Сейчас как завалюсь! — сказала Маринка, прощаясь, и сошла на землю.

Она только шагнула от лестницы, как сильная мужская рука цепко схватила ее повыше локтя. Она рванулась, но незнакомый голос тихо сказал над ухом:

— Сержант Смирнова, вы арестованы…

IV

Всем радистам армейского РАФа была известна особая привязанность майора Ефременко к радиотехнике. Его приходы на рацию никого не удивляли. И все-таки присутствие в машине старшего офицера обычно стесняло радистов. По Кире этого не было заметно. Она повесила пилотку на гвоздик, расправила гимнастерку, заложила за уши пряди коротких каштановых волос и спросила, глядя на раненую руку майора белесыми неулыбчивыми глазами:

— Я могу начинать работу, товарищ майор?

— Давайте, действуйте, я жду радиограмму, — сказал майор и подумал, что Сотников зря так охаивал Киру: у нее была ладная фигура, лицо ее было бы даже миловидным, но прыщики и краснота огрубляли его; полную грудь украшала медаль «За боевые заслуги» и две нашивки за ранения.

Когда с месяц назад Кира явилась с направлением к начальнику узла связи, майор, проверявший радистов важных раций, ознакомился с ее личным делом, побеседовал с ней, потом послал запросы на место ее последней службы на Северо-Западном фронте и в госпиталь. Неясно было, почему после выздоровления ее направили на юг, а не на север, где она служила с начала войны. Впрочем, так бывало часто, ответы пришли положительные, и он перестал интересоваться ею.

Но ее сближение с Овсянниковым неприятно поразило майора. Было противоестественно видеть сильную молодую женщину рядом с тщедушной, типично канцелярской фигуркой пожилого, потертого бывшего бухгалтера.

Формально старый холостяк Овсянников был вправе встречаться с кем угодно. И может быть, майор не послал бы своего помощника провожать Овсянникова, если бы в составленном им списке новых радистов первой не стояла Кира Кутырева. Теперь же у него из головы не выходило то, что доложил Сотников

о свидании Овсянникова с Кирой.

Кира протянула майору радиограмму и взялась за ключ.

— А Маринка быстрее вас стучит, ну-ка, покажите класс, — подзадорил он ее.

— Я всегда в одном темпе работаю, — равнодушно ответила Кира.

«Пора идти отдыхать, — подумал майор, пряча бланк. — Разговаривать она не хочет, незачем раньше времени действовать ей на нервы».

В саду майор подозвал сержанта Рыскулова, отдал распоряжение и долго смотрел на восток. Небо по-прежнему было обложено тучами.

Он прислушался, но ни гула самолетов, ни отзвуков далеких взрывов не было слышно.

«Вот бы на самом деле передышечку ростовчанам!» — весело подумал майор и глянул на светящийся циферблат часов.

Было три часа двадцать пять минут утра.

Стрелки на карте

I

— Чёрт возьми! Да проснется ли он в концё концов!

Это восклицание Штимме относилось к лейтенанту Павлюку. Ефрейтор принял экстра-радиограмму и нервничал перед запертой дверью. Лейтенант сам предупредил об этой радиограмме. И не разбудишь его!

А лейтенант Павлюк метался в кошмарном сне. Лес казался бесконечным. То и дело путь преграждали поваленные деревья. Изнемогая от усталости, Павлюк карабкался через них, падал и снова брел, прижимая к груди сверток с цифрами и документами. Он торопился, за ним гнались. Он не заметил, как его схватили, не почувствовал, как вырвали сверток. Его били по голове, от этого звенело в ушах. Но он смотрел на бесплотные фигуры судьи Маркова и фрейлейн Лиззи, которые манили его к себе. А по голове опять колотили…

Терпение Штимме лопнуло. Ефрейтор изо всей силы бил кулаком в дверь. Павлюк вскочил с койки с такой злобой, что вся храбрость Штимме испарилась. Ефрейтор растерянно выговорил:

— Радиограмма, герр лейтенант…

Павлюк вырвал у ефрейтора бланк, заперся и сел на койку. Голова раскалывалась. Вечером он перехватил коньяку. Он достал из сейфа новую бутылку и опохмелился.

Двое суток он не отлучался из аппаратной, и с каждым часом Галина отодвигалась все дальше. Вчера фельдфебель Рейнгард сообщил гарнизонную новость: обер-лейтенанта фон Хлюзе видели в ресторане с приезжей дамой. Это доконало Павлюка. Он дал Рейнгарду денег на три бутылки…

Усилием воли Павлюк заставил себя смотреть на бланк. По показательной группе радиограммы определил сложнейшую комбинацию шифра, раскрыл книгу шифров и в четверть седьмого начал работать. Постепенно им овладело нетерпение. В этих на вид бессмысленных сочетаниях букв и цифр заключалось то, ради чего идет невидимая, но жестокая, смертельная борьба — тут была тайна противника.

Когда весь текст был переписан с черновика каллиграфическим почерком, часы показывали половину девятого. Лейтенант перечитал радиограмму, и невольное волнение охватило его. Он поднял трубку и вызвал кабинет фон Крейца. Равнодушно-сонный голос Зейцеля ответил, что оберст будет не раньше полудня. Проклятье! Опять томиться! Но уйти без приказа невозможно. Дисциплина — превыше всего!