Золотые ласточки Картье
Шрифт:
Помолчав с минуту, она добавила:
– Если у нее тоже была ласточка, то… я имею право знать.
– Нечего рассказывать.
Случайный игрок? Ничего подобного. Васька наверняка знал про ласточку. А еще про что? Про тот единственный поцелуй, свидетелем которого стала Маргоша? И если так, то…
– Анна любила Ваську. Что бы там Марго ни говорила. – Стас поднял брошенную блузку темно-пурпурного колера. – Любила вполне искренне и… взаимно.
– А ты?
– А что я? Я ж не знал… точнее, как не знал, догадывался, конечно, только… знаешь, странное
Софья фыркнула, показывая, что она думает об этаких мужских мечтах.
А ведь и в самом деле все было очень странно. Почему так? Стас не знал.
Сессия. И учеба, а учился он старательно, не потому что так уж увлекся процессом, но желая доказать отцу, что он, Стас, вполне способен в этой жизни самостоятельно устроиться. Васька тоже зубрил, хотя ему, как ни странно, учеба давалась легко.
– Память хорошая, – говорил Васька, точно оправдываясь за эту свою способность. И грыз яблоки, не потому что память улучшали, а потому что яблок им клиент привез два ящика.
– Мальчики, не занудничайте, – тянет Ника. Ей скучно.
Душа жаждет веселья, а желающих веселиться нет. Завтра экзамен по бухучету, а предмет ведет престарелая Мария Поликарповна с характером стервозным и памятью отменнейшей.
– Пойдем погуляем, – ноет Никуша, облизывая яблоко. И вид у нее притом препошлейший. Ника хороша. Кашемировый свитерок сидит в обтяжку, как и кожаная юбка.
Стас вспоминает, что девки у него не было… давно не было.
Бухучет становится скучен.
Ника не даст, подразнит, но и только. Маргоша не лучше. Сидит, прижимается к локтю, еще немного, и на шее повиснет, но чуть до дела, так сразу станет невинность оскорбленную разыгрывать.
И разбирает оттого несказанная злость.
– Шли бы вы… девочки, – ворчит Васька, подхватывая очередное яблоко, крупное, спелое. Вгрызается в него, и сок брызжет.
– А что, нехороши? – Ника надувает губы. – Или ты, кроме своей Анечки, никого не видишь?
– Тебе-то что?
Васька настроен вполне благодушно.
– Ничего. Тебя, дурака, жалею, – Ника погладила Ваську по голове. – И тебя, Стасичек, тоже… приворожила она вас. А вы и рады.
– Да ну? – Стасу бухучет не идет никаким боком, потому, наверное, он и рад этой теме, которая от бухучета позволит отвлечься. – Никуша, ты ж у нас современная девочка, а в такую ерунду веришь.
– Современная, – Ника яблоко откладывает. – Только верю. Скажи, Стасик, я красивая?
– Красивая.
Ответь он иначе, и Никуша разобидится. И ладно бы дело лишь в обиде было, так нет же, затаит злость, мстить возьмется, а кому это надобно?
– А Маргоша?
– И Маргоша.
– А Машка?
– Слушай, Ника, это-то при чем?
– При том, Стасичек, – Ника закидывает ногу за ногу, демонстрируя
– Кто пялится? – Ваське эта тема не по душе.
– Все. Ладно вот ты, ты у нас влюбленный, тебе сам бог велел… Стасик вот тоже взгляда не сводит.
– Неправда!
– Правда, Стасичек, еще какая правда! Толик только на нее и смотрит. Пашка вздыхает… Артемка…
– Прямо роковая женщина.
– А и вправду роковая, – Никуша улыбается нехорошей своей улыбкой. – И вот с чего бы. Она ведь не особо красивая…
– Не во внешности дело, – обижается за любимую Васька. – У нее душа…
– У всех душа, Васенька, если нашему религиоведу верить. Только почему-то смотрят все на Аньку. кстати, не только вы… обрати как-нибудь внимание, Стасик. Тебе, Васька, я не говорю, ты у нас слепой и глухой, а вот дружок твой…
– Ника, – Васька стряхнул личину веселого простака. – Чего ты добиваешься?
– Ничего. Просто интересно. Так что, Стас, посмотри… выступи независимым экспертом. Ладно?
…и ведь разговор тот, пустой, кухонный, один из тех, которые выветриваются из памяти на раз, засел в голове.
Нет, Стас за Анькой не следил. Присматривал, скажем так. Или присматривался? Главное, что он и вправду подмечал кое-какие странности.
Анну любили. Вне зависимости от пола и возраста. Старая вахтерша Васильевна, тихо ненавидевшая вообще студенчество как класс, Анне улыбалась и называла ее Аннушкой, секретарши в деканате никогда не выставляли ее за дверь, Ольга Григорьевна, библиотекарша со сволочным характером старой девы, всегда-то находила для Анны и время, и нужные книги.
Да и сам Стас… нельзя сказать, чтобы Анна его очаровывала. Нет, она была, несомненно, симпатичной девчонкой, несмотря на то, что одевалась и вправду лишь бы как, но… симпатичная – это мало. Недостаточно.
Так почему же он, Стас, и вправду не способен был отвести от Анны взгляда? Почему, стоило ей приблизиться, и у него появлялось желание слушать ее? Смотреть на нее? Любоваться?
Приворот? Внушение? Чушь какая… Или все-таки…
Сейчас, годы спустя, все кажется надуманным, натянутым, и знание не спасает. А Софья, такая же серая мышка, которая и не серая вовсе, и не мышка даже, ждет рассказа.
И рассказывать особо-то нечего.
– Она мне нравилась, и, по-моему, я был ей симпатичен. Так уж получилось, что мы оказались вместе… Никин день рожденья? Или Толиков? Не помню уже, что за праздник, но я выпил. Не думай, что напился, к этому времени я уже знал свою меру.
Софья подперла подбородок кулачком.
Анна тоже сидела вот так же, и бывало – сидела долго, глядела на собеседника серыми глазищами, слушала, и казалось, что для нее нет ничего важнее этого рассказа.
– Анька джин-тоника впервые попробовала. Она вообще не пила, а джин – коварная штука, вроде и алкоголя в нем одна капля, но с газировкой намешан, оттого и шибает по мозгам очень резко. Опомнились мы уже на балконе.