Золотые века [Рассказы]
Шрифт:
На террасе было очень хорошо: не жарко и не холодно; легкий ветерок играл листьями смоковницы, кругом царили покой и порядок. И тут без всякой видимой причины Альфред задал вопрос:
— А каким был ваш котенок?
Он смотрел на тещу сонными глазами с таким выражением, словно весь мир вокруг состоит из врагов. Со своей стороны, женщины пронзили его взглядами четырех глаз, словно он не просто вмешался в их разговор, а помешал заговору.
— О, он был прехорошенький, — наконец ответила теща. Она отхлебнула глоток травяного чая и добавила: — Кончик хвоста у него был совсем белым.
Альфред вздрогнул в своей качалке. Вне всякого сомнения, ему довелось увидеть именно этого котенка, хотя было совершенно непонятно,
— Может быть, котенок еще вернется.
— Нет, что ты, милый, такого быть не может, — рассмеялась теща, — он не вернется. Слишком много времени прошло.
— Сколько? — спросил он, зевая.
— Да лет тридцать пять будет, — закрыла тему гостья. И тут же добавила свойственным ей сдержанным ехидным тоном: — Иногда можно так заблудиться, что дороги обратно во веки веков не найдешь.
В ту ночь Альфреду не удалось сомкнуть глаз. Как ни крути, а единственным возможным объяснением истории с котенком было самое невероятное: тогда, тридцать пять лет назад, теща зазевалась, и зверек запрыгнул в шкаф, чтобы выскочить оттуда в то воскресенье перед Пасхой. Шкаф заглатывал живые существа, а потом изрыгал их, когда ему было угодно. И вопрос заключался не в том, как это происходит и почему, а совсем в другом.
Она вернется. Когда-нибудь его кубинка вернется назад.
Когда в жизни человека случается нечто непредвиденное, он может счесть это событие дурным сном. Но что предпринимает трезвомыслящий мужчина перед лицом такого совершенно из ряда вон выходящего факта? Ничего. И в самом деле, наверное, самый лучший выход для бедняги, которого шкаф лишил любовницы, состоит в том, чтобы не предпринимать ничего. Он может помочь жертве? Нет. Есть ли его вина в ее исчезновении? Нет. Будет ли какой-нибудь толк от того, что он расскажет об этом необъяснимом, с рациональной точки зрения, событии людям здравомыслящим? Нет. Если его сограждане не верили в такие замечательные вещи, как безумная страсть, то что бы они подумали, если бы он завел разговор о шкафах-каннибалах?
Итак, с легкостью, непонятной даже для него самого, Альфред забыл о случившемся. Поначалу, на протяжении нескольких месяцев, он время от времени поглядывал исподтишка на шкаф, но постепенно стал это делать все реже и реже, а потом и вовсе перестал. Затем у него родилась дочь. В первое время после женитьбы Альфред считал, что наилучший способ быть настоящим мужчиной состоит в том, чтобы стать хорошим мужем. День, когда появилась на свет его дочь, внес некоторые коррективы в это убеждение: наилучший способ быть настоящим мужчиной состоит в том, чтобы стать хорошим отцом. Именно в это время он впервые начал думать о кубинке как о чем-то далеком. Не была ли любовь, которую они испытали в тот день — в тот один-единственный день, — химерой? И даже более того — не была ли сама красавица плодом его воображения?
На протяжении некоторого времени Альфред пытался решить загадку шкафа с научной точки зрения. Когда дочери исполнилось пять лет, он подарил ей шелковичных червей в обувной коробке. Как это обычно происходит, наставник получил от эксперимента гораздо больше пользы, чем его ученица. Альфред регулярно кормил своих подопечных листьями тутового дерева. Червячки с каждым днем становились все толще и толще, а он каждый день бросал одного из них в шкаф. В результате только двум червям удалось окуклиться в коробке. Альфред сохранил коконы и даже позволил бабочкам, появившимся оттуда, спариться тем непристойным способом, который принят у этих насекомых: маленькая бабочка пристроилась на спине большой, и их совокупление — не вызывающее ни боли, ни наслаждения — длилось целую вечность. Иногда самец начинал бешено бить по воздуху своими крылышками. Насекомые не разлучались ни на минуту.
Третий день совокупления оказался последним. Насекомые обессилели и увяли. Самец трепыхался в углу коробки, а самка лежала среди
Однажды они вдруг появились в одном из углов шкафа. Все шелкопряды вернулись одновременно: от самого крошечного, почти не различимого невооруженным глазом червячка, брошенного Альфредом в первый день эксперимента, и до агонизирующей парочки, для которой пребывание в шкафу означало лишь отсрочку смертного приговора.
Разочарованный экспериментатор пришел к выводу, что шкаф непредсказуем: в его чреве время текло в ином, космическом, измерении и судьбу жертв нельзя было предвидеть. Они могли вернуться через двадцать дней или через двадцать лет — никакой логике этот феномен не подчинялся. Альфред щеткой смел всех шелкопрядов на совок и выбросил их в окно.
Эксперимент послужил лишь тому, чтобы укрепить его неуверенность в завтрашнем дне. Как бы он ни боялся такого исхода, когда-нибудь кубинке суждено вернуться, и основы их дома пошатнутся. Годы шли, и совместная жизнь заставила Альфреда ценить Марту превыше любовной страсти. Цепи, связывавшие супругов, были прочнее и надежнее, чем узы брака; и бедняга уже не мог представить себе жизни вне той устойчивой атмосферы, которую создавала для него жена. И несмотря на это, пока шкаф царил в их спальне, пока он доказывал своим присутствием, что страсть, внушенная Альфреду кубинкой, могла однажды зародиться в его сердце, несчастный был не в силах успокоиться. А что, если вся их супружеская жизнь была обманом? И самое главное: как он поступит, когда кубинка вернется?
Мужчины носили белые круглые шляпы, а купальщики — майки в синюю поперечную полоску. Однажды Альфред и Марта поехали с другими семейными парами на прогулку, рассчитывая взять напрокат двухместные велосипеды. Однако в последнюю минуту оказалось, что тандемов на всех не хватает. Нашей паре достался трехместный велосипед, и весь день им пришлось ездить с одним пустым сиденьем — или с невидимым спутником, если это вам больше нравится. Заметим, что Альфреду никогда раньше не доводилось видеть Марту такой счастливой. На природе она выглядела вольной птицей и кокетничала со всеми мужчинами, принимавшими участие в прогулке. Он не обижался на ее безобидную игру: иногда замужним женщинам хочется верить, что они еще способны пробудить в ком-нибудь нежные чувства. То один, то другой из приятелей спрашивал его, не тяжело ли ему везти тандем с тремя сиденьями. И к тому же хихикали.
Достигнув сорокалетия, Альфред постиг, что любовь, не переваренная должным образом, может отравить как прошлое, так и будущее. Он часто думал о Марте и не реже того — о кубинке, но шкаф мешал его счастью с обеими женщинами. Однако именно в эту эпоху жена стала раздражать его.
Если бы только ему довелось хотя бы один раз испытать к ней такую же страсть, которой он воспылал к кубинке, Альфреду не пришлось бы всю жизнь сражаться с призраком, способным в один прекрасный день обрести плоть. С другой стороны, если бы он успел изучить недостатки кубинки, ему было бы куда проще отречься от нее, потому что тогда она представала бы в его воображении как человеческое существо, каким и была на самом деле, а не как идеальный образ любви. Но этого не случилось — такова ирония судьбы — из-за нехватки времени.