Золотые врата. Трилогия
Шрифт:
– Гой, ты Русь моя родная… – пробормотал Корсаков, вытирая выступивший на лбу пот.
Легкий ветерок шевелил листья яблонь, жужжали пчелы, потрескивали угли в самоваре.
Допив чай, Игорь откинулся на скамейке, закурил. Гладышев, с неодобрением покосившись на сигарету, налил себе еще чашку.
– А ты, Веня, неплохо устроился, – сказал Корсаков. – Свой дом, тут же рабочее место. Видать, неплохо современные кузнецы зарабатывают.
Вениамин едва заметно пожал плечом, сломал в кулаке еще одну баранку.
– А кто это к телефону подходил? – спросил Корсаков. – Секретарша или жена? Очень, понимаешь, оберегает она тебя от посетителей.
– Угу.
– А
– Угу.
– Веня, – с чувством сказал Корсаков, – ты рискуешь потерять самое ценное приобретение человечества за всю историю цивилизации – членораздельную речь.
– Угу.
– Сколько мы не виделись? Лет семь, восемь? А ты сидишь, как пенек с глазами, и баранки трескаешь.
– Ну… я думал, ты спросить чего хочешь, – буркнул Вениамин.
– Ты не рад, что ли, моему приезду? От работы тебя оторвал? Ну, извини! – Корсаков развел руками.
– Да рад я, рад. Ты же знаешь: не любитель я языком чесать. Бери вот баранки, пряники. Пить я с утра не буду – работать еще, да и не большой я любитель выпивки.
– Молодец, – одобрил Корсаков. – Тогда давай о деле. Я там кое-что привез, хотел бы тебе показать.
– Тащи сюда.
Корсаков через кузню вернулся к машине, вынул из багажника сверток. Парнишка все так же смотрел в окошко из огнеупорного стекла. Отсветы пламени играли на его серьезном лице. Два молотобойца выволокли из печи раскаленную заготовку и, бросив ее на наковальню, принялись отбивать, чередуя удары большого молота и двойные удары молотка. На Корсакова они не обратили никакого внимания.
Вениамин освободил стол, переставив посуду и корзинку на скамью. Корсаков положил сверток, развернул его и присел напротив Гладышева, наблюдая за его реакцией.
Вениамин отставил чашку, степенно вытер усы платком и наклонился вперед, рассматривая клинки. Брови его поползли вперед, нависая над глазами. Коротко глянув на Игоря, он осторожно взял обеими руками меч и поднес к глазам. Большим пальцем проверил остроту лезвия, щелкнул ногтем по клинку, склонив голову, прислушался. Цокнув языком, приподнял бровь, снова быстро посмотрел на Игоря, затем, отложив меч, взял в руку обломок «карабелы». Внимательно осмотрев клинок на изломе, отложил его и откинулся на спинку скамьи.
– Спрашивать, откуда они у тебя, наверное, не стоит, – сказал он.
– Я могу что-нибудь придумать, но оно тебе надо?
– Не надо, – согласился Вениамин. – Что ты хотел узнать?
– Прежде всего: можно ли починить саблю?
– Вряд ли. Конечно, я могу сварить обломки, но место шва скрыть не удастся. Вид будет не тот. Если она дорога, как память, то сойдет, но серьезный коллекционер такое оружие не оценит. Можно переварить и отковать новый клинок из металла старого, но качества того уже не будет.
– А если заменить клинок?
– Можно. Я могу провести анализ металла, приблизительно, подобрать сталь, сходную с той, из которой клинок сделан. Форма и свойства будут идентичны или почти идентичны. Хотя, конечно, ценность этого оружия именно в целостности его. Никогда не видел столь качественно сохранившегося оружия, если, конечно, это не новодел.
– Это оригинал, – сказал Корсаков. – Так, во всяком случае, меня уверяли.
– После анализа я смогу сказать точно. Если судить по внешнему виду, по структуре металла на изломе, я бы датировал этот клинок началом – серединой семнадцатого века. Ты
– Весьма смутно, – признался Корсаков.
– Вот то-то и оно. Здесь не одной тысячей долларов пахнет.
– Мы можем сделать так: я оставлю саблю у тебя и спрошу хозяина, что он предпочтет. А что по поводу меча?
Гладышев снова взял меч в руки, прищурившись, полюбовался лезвием и кивнул Корсакову, приглашая следовать за собой.
Они прошли к кузне. Из кучи валявшихся на земле арматурин Гладышев выбрал одну, около полутора метров длиной, вертикально воткнул ее в землю. Отступив на шаг, он примерился, сузив глаза, поднял меч и, с резким выдохом, рубанул наискось. С тонким звоном срубленный кусок скользнул вниз и воткнулся в землю. Вениамин внимательно осмотрел лезвие меча, прищелкнул языком, затем вытащил арматурину из земли и показал Корсакову срез.
– Я не сумею не то, что сварить подобный металл, – даже отдаленно не представляю, как это возможно. Про заточку лезвия я просто промолчу.
– А знаки на клинке?
– Совершенно незнакомый язык. Причем, – Гладышев всмотрелся в сталь, – это не набивка и не инкрустация. Узоры обычно получаются путем набивки штампом-штемпелем определенного узора на заготовку. Еще есть так называемый «дикий дамаск», который образуется в результате случайного перемешивания слоев металла при ручной ковке. Можно соединить эти методы. Существует также дамаск, называемый «харалужным» или «турецким». Это когда клинок отковывается из туго скрученных прутков неоднородного металла, – сев на любимого конька, Вениамин утратил обычную неразговорчивость. – В древности у кузнецов было много семейных секретов. Тайны хранили и передавали из поколения в поколения. Некоторые дошли до нас, как, например, закалка клинков в соке незабудки, другие явно превратились в легенду. Вроде той, что арабские кузнецы охлаждали сталь только в теле нубийских рабов строго определенного возраста. Все, что я могу, это весьма приблизительно определить возраст этого оружия. Если тебе необходимо, можно провести лабораторный анализ стали, но это все, чем могу помочь. Одно скажу точно: по качеству работа превосходит все, что я когда либо видел.
– И когда примерно могли изготовить такое оружие?
– Формой он похож на мечи, сделанные в Западной Европе. Если судить по внешнему виду, это середина – конец четырнадцатого века. До этого мечи, в основном, использовали, как рубящее оружие. То есть клинок был достаточно плоский, и его можно было относительно легко согнуть. Раньше клинки сечением напоминали линзу. Стачивая плоскость в так называемый «дол», им добавляли легкости и улучшали рубящие свойства. Начиная с конца тринадцатого века, меч, в связи с использованием тяжелой брони, стали использовать как колющее оружие. Для жесткости он приобрел грани, а дол стал более узким. На двуручных мечах перед эфесом лезвие не затачивали. Эту часть меча покрывали насечками или оборачивали кожей, чтобы по ней не скользила рука.
За разговором они вернулись в беседку и присели к столу.
– А где могли его сделать?
– Клейма оружейника нет, если не считать эти письмена. Можно предположить, что он изготовлен в Западной Европе, поскольку арабское оружие имело более изящные формы и было относительно легким. Здесь же у нас классический «полуторник», то есть можно работать мечом и одной, и двумя руками. Черт возьми, – Вениамин снова поднес меч к глазам, – я дорого бы дал, если бы мне удалось провести анализ металла! Что скажешь?