Золотые яблоки
Шрифт:
— Здорово, — рассмеялся стриженый. — Но нам-то ты зачем раскрыл его тайну? Будем знать, что он нарочно, и выселим без опасений.
— Ничего не выйдет, — явно задираясь, сказал Илья. Отмахнулся от Ивана, который пытался его сдержать, и продолжал: — Мы тоже понимаем, что к чему. Кто после этого будет строить дома своими руками? Работай вечерами без отдыха, а потом тебе пообещают выплатить деньгами. Люди не из-за денег идут. Порочить доброе дело никто не даст. За это взгреют по-хорошему. Мы ведь и дальше пойдем.
— Куда,
— Найдем. Знаем, куда. В райком сходим… Да брось ты, я правильно говорю.
Последние слова относились к Ивану, который незаметно дергал Илью за пиджак.
— Что за Тепляков? — спросил стриженый у Леднева.
— Из бригады Евгении Першиной. Так… средний рабочий…
— Да? — произнес стриженый, странно поглядев на Леднева.
— Обвинителей развелось — пруд пруди, — рассердился Леднев. — Мотаешься целые дни по участкам, а всё говорят: «Не бывает, ничего не делает…»
— Все-таки он правильно заметил. Хорошее дело можно быстро ославить. Кому комнату отдали?
— Есть список, утвержденный комиссией. Интересуетесь — занесу. Начальник участка так предложил, а я поддержал. Не я один…
— Вот именно: не вы один, — жестко сказал стриженый. — Хорошее качество «поддержать»: всегда не в ответе. — Взглянул на Илью по-доброму. — Если все так, как рассказал, получит ваш Тепляков комнату. Он что, комсомолец?
— Какое! — улыбнулся Илья, на миг представив в глазах Серегу. — У него трое детей. Семья приехала, а он живет в общежитии. Поэтому-то и обидно. Серега — что ни на есть нуждающийся. Один, так он и не попросил бы.
— Но вы-то почему хлопочете? — округлил глаза стриженый. — Какое ваше дело?
— Наше какое дело? — теперь изумился Илья. — Тепляков в чьей бригаде работает? У нас. Чье же это дело?
Вышли из постройкома, Иван потер нос и сказал:
— Впутал ты меня в историю. Я ведь тоже решил, что твой Серега — комсомолец. — Иван достал из кармана блокнот и черкнул в нем.
— Ваня, уходи ты с этой работы, пока не поздно, — участливо посоветовал Илья, проследив, как он снова прячет блокнот. — Не то тоже станешь бездушным бюрократом. Понимаешь, видимо, работать с людьми — большой талант нужен, призвание какое-то. Взял и зачеркнул человека — не комсомолец.
— Брось ты, — краснея, сказал Чайка. — Не потому я вовсе вычеркнул его. Дело-то выиграли. Ну и черкнул, чтобы потом не запутаться. Столько фамилий — голова кругом. Хочешь, опять впишу, только помечу, что все в порядке. — Достал блокнот и тщательно записал: «Тепляков Сергей. Получил комнату». — Теперь доволен? Что уставился?
— Кто это такой? — спросил Илья. — С Ледневым был?
— Ты меня изумляешь, — развел руками Иван. — Работаешь столько времени и не знаешь. Захаров, секретарь парткома. И напрасно ты при нем горячился, можно было и так разобраться.
Илья присвистнул, хотел что-то сказать, но смолчал.
— Пожалуй,
— Не за что, — сказал Иван, посматривая с ухмылкой, как Илья помчался к самосвалу, шедшему на третий участок, ловко вскочил на подножку и прямо на ходу взобрался в кабину.
Илья спрыгнул с самосвала недалеко от котлована. Около экскаватора Перевезенцева никого не было. Не стояли даже машины, дожидающиеся груза. Илья обошел вокруг экскаватора и только тут заметил Григория. Он лежал на земле, постелив фуфайку.
— Ты чего? — спросил он Илью вместо приветствия.
— Генка где?
— Семь бед свалилось на твоего Генку. В больницу ушел.
— В больницу! — У Ильи вытянулось лицо. — Зачем?
— К брату. Брат плох. Вторую неделю лежит. Только устроился работать, плакаты и лозунги писал в красном уголке… И свалило. Художник — парень такой… Рисовал меня. Вчера страшно плохо было, на уколах жил. — И, заметив, что Илья остолбенело смотрит на него, заорал: — Ну что встал! Нету Генки, сказал же! Все утро пришибленный ходил, прогнал я его.
Илья медленно пошел прочь. Перевезенцев опять лег на фуфайку и закрыл глаза. Потом повернулся на другой бок и, злясь больше на себя за свою грубость, пробормотал:
— Чего ходят? Друзьями называются, друг о дружке ничего не знают.
В субботу, возвратившись со стройки, Илья попросил мать:
— Приготовь на завтра что-нибудь в больницу. Товарищ заболел.
— Кто же? — всполошилась Екатерина Дмитриевна. — Что с ним?
— Не знаешь ты его, мама. Генкин брат… Вернее, не брат, только живут как родные братья. Василий с войны такой: подлечат его, а он вскоре опять в больницу.
Екатерина Дмитриевна поохала, потом оделась и ушла в магазин. Илья взял было с этажерки книгу, собираясь почитать. Пролистал несколько страниц и положил книжку обратно. На глаза попала тетрадка в тонком коленкоровом переплете. Сюда он когда-то выписывал понравившиеся мысли из книг, стихи. Илья прочел несколько строчек — как это все наивно и смешно. Бросил тетрадь на место, надел плащ, запер комнату и вышел. Ему захотелось проведать своих стариков, у которых уже давно не был.
Как и следовало ожидать, они играли в лото. Увидев Илью, Оля, сидевшая на диване с семейным альбомом, обрадованно поздоровалась. В альбоме были и пожелтевшие от давности карточки с изображением лихих усатых дядей, и совсем свежие. На одной был снят маленький Илья, большеголовый, с любопытствующими глазами.
— Ты прекрасно сохранился, — сказала Оля, показывая ему снимок и заливаясь колокольчиком. Она вся преобразилась в его присутствии, глаза светились тихой неизъяснимой радостью, и нельзя было без улыбки смотреть в них.