Золушка XXI века: психология счастья и успеха для каждой девушки
Шрифт:
По улице шли тетки, одни или с детьми. Изредка, нагрузившись под завязку, нетвердыми шагами проходил мужчина. Сплетничали по углам домоседки, сложив руки под фартуками.
Уже давно, сразу после свадьбы, жизнь стала казаться учительнице безотрадной – ничего хорошего уже не ждало ее в этом мире, по крайней мере, пока не выросла Олесечка. Многие годы продолжалось безотрадное долготерпение.
Муж, к несчастью, был слишком не похож на нее. Она долго добивалась, чтобы он взял на себя обязанности главы семьи, ответственность за них. Но он был натурой сугубо чувственной, совсем не понимал, что такое нравственность и добродетель. Она пыталась заставить его смело смотреть жизни в лицо. А его это приводило в ярость, ему это было невтерпеж. Он быстро стал совсем не
В среду и четверг иногда мог провести вечер дома и трезвый. Вечер пятницы, субботу и воскресенье он проводил с друзьями за бутылкой и игрой в карты, если был не в рейсе. Утром после попойки мог не выйти работать. Потом деньги заканчивались, и напиться было не на что. Тогда он, трезвый и злой, снова шел на работу.
Рождение дочери далось молодой женщине с трудом – она тяжело заболела. Мужа это ничуть не тронуло. Пока жена рожала, он привел в дом любовницу, разбитную буфетчицу. Та сбегала к знакомой в больницу и купила на эти дни два больничных.
Девочку же отец поначалу попросту не замечал.
Женщина тяжело вздохнула, поставила в печь вчерашнюю картошку. «Открою капустку, яблочек моченых, масло добавлю, и поужинаем. Хорошо, что Олесечка решилась уехать. Может, ей повезет – в большом городе возможностей много, не то что здесь». Печь невыносимо дымила: «Когда ж он починит ее? На пьянку и карты времени хватает». Она вытерла руки и вышла на крыльцо, глотнуть свежего воздуха.
«Дома сегодня прощальный ужин, а завтра в поезд. Конечно, я уеду, и больше никогда не полюблю!» – твердо решила девушка.
…Ей казалось, что ее Семен не такой, как все. Что у них обязательно все получится. Как же может быть иначе?
Леся не была глупа и в последнем тезисе, говоря правду, сильно сомневалась. Объект ее любви был вполне типичным сыном шахтера-алкоголика. Он любил, как и отец, крепко выпить и славно погулять, проводил свое время в компаниях приятелей, таких же бесшабашных, как и сам. Мать его работала бухгалтером на шахте, имела приличную зарплату. Она давно содержала всю семью, в том числе двух сыновей, хорошо их одевала, и парни щеголяли модными джинсами и майками.
Глава семейства, отец ее возлюбленного, однажды пьяный вышел на работу. Вообще-то это было запрещено, но практиковалось часто, так как трезвых шахтеров можно было по пальцам пересчитать, а работать кому-то надо. Он попал под вагонетку и остался без ноги. Теперь он, инвалид, круглосуточно накачивался самогоном, а для развлечения пытался избить свою жену всем, до чего мог дотянуться: башмаком, бухгалтерским отчетом, костылем или армейским ремнем с металлической пряжкой. С этими же намерениями он гонялся на костылях и за парнями, но никого уже не мог догнать. Порой он падал и не мог подняться – тогда все, дружно смеясь, ставили его на костыли, и погоня с гиканьем и мальчишеским смехом начиналась снова. Мальчишки, оба взрослые, надежно «отмазанные» от армии предприимчивой мамой, не спешили ни работать, ни учиться. Окончив восемь классов, они прочно сидели на шее у матери. Обычно, встав часа в три-четыре вечера, они слонялись бесцельно по участку, попивая самогонку вместе с отцом и дожидаясь мамки с работы. Она придет, приготовит пожрать и даст денег, чтобы можно было вечером пойти с девчонками на дискотеку или к игровым автоматам. Оттуда братья возвращались домой часа в два-три ночи, а иногда и под утро, оба пьяные в дым, и укладывались спать.
Леся не была наивной и прекрасно понимала: даже если ей удастся женить на себе юного раздолбая (а тому семья нужна как рыбе зонтик), ее ждет участь свекрови. Ее отец порой поднимал на мать руку, но, протрезвев, мог сделать что-нибудь по хозяйству, купить на оставшиеся после загула деньги продуктов или даже подарок дочке.
«Уезжай, доча, прошу тебя, – причитала мама при каждом удобном случае. – Я еще молодая, работаю, помогу с деньгами. Вон девчонки, твои одноклассницы, у кого матери работать не могут – на трассу идут, чтоб с дальнобойщиком хоть в райцентр укатить. Там какие-никакие перспективы есть: официанткой или продавщицей
Отец Леси, дальнобойщик, отлично разбирался в автомобилях и в молодости был хорош собой. Но он хотел особенную жену и взял учительницу – образованную. Все на него просто вешались, а эта вешалась со стихами.
Жизнь манила его счастливым будущим, когда началась перестройка. Казалось – сейчас выпрыгнем из «совка» и заживем, но ничего к лучшему не изменилось. Найти приличный заработок не удалось, жене стали платить копейки, и вся его юношеская веселость вылилась в попойки с корешами.
Леся сначала страдала молча, потом решила действовать: как бы случайно встречалась со своим избранником в клубе, в парке у игровых автоматов, заговаривала, заигрывала. Но все было напрасно. Парень либо вовсе ее не замечал, либо пытался тащить в кусты. А мама зудела и зудела: «Дочка, ты хорошо учишься, уезжай. Конечно, в институт с первого раза вряд ли поступишь – там москвичи, у них образование лучше и связи есть, но можно для начала и работу найти. А там посмотришь… Бабушку покойную хоть вспомни, доча, ты же ей обещала!»
Бабушка Олеси, мать ее матери, очень любила и баловала внучку. С тех пор как вышла на пенсию, все с ней сидела – родители-то в основном на работе. Леся и бабушка были сильно привязаны друг к другу. Старушка, предчувствуя свою скорую смерть, взяла у внучки обещание: «Мы здесь пришлые – я в Нижнем родилась, дед мой купцом был. И прислуга у нас была, и серебро столовое. Не крестьянской породы мы. Знаешь, как трудно мне приходилось? Бывало, пойду в лес – ягоды собирать на продажу, и засмотрюсь – красота-то какая! И вспоминается мне родительская дача, куда мы ездили отдыхать. А девки-то знай себе ягоды рвут. Все соберут, пока я стою, рот разинув. Так я с полупустым лукошком и возвращаюсь. А времена-то тогда голодные были! Пруд – вода чистейшая, каждый камушек на дне видно, а приходилось-то мне в ней белье полоскать, мылом хозяйственным выстиранное. Нет, не место тебе здесь. Обещай, что найдешь способ и станешь жить в большом городе, как твои предки». Леся боялась таких разговоров, ей не хотелось думать, что бабушки, ее любимой бабулечки, может не стать. Она быстро обещала все, что та хотела слышать, только бы скорее закончить такие разговоры. «Хорошо», – говорила удовлетворенно старуха и облегченно откидывалась на подушки.
В свое время бабушкины родители отсидели в сталинских лагерях, поработали на сибирских стройках, потом приехали в маленький шахтерский поселок, на чернозем и в теплый климат. Жили тихо: боялись. Оба несли в жилах, как чуму, один – половину немецкой крови, а другая – происхождение из богатейшей купеческой семьи (да еще и родство с эмигрировавшим в восемнадцатом году братом). Им повезло – оба не погибли в лагерях, смогли вернуть дочку, с трудом отыскав ее в детдоме. Он был инженером, пристроился чертежником в контору при шахте. Шахта выделила участок – домик подняли, огород посадили. Только быстро умерли – подвело подорванное здоровье. Лесина бабушка с детства помнила их столичную квартиру: хрустальные люстры и столовое серебро, горничную в белом фартуке.
Бабушка рано осталась одна. Жила тихо, страх долго не отпускал ее. После смерти отца дом стал приходить в негодность, и пришлось половину сдавать за гроши. Она выучилась в техникуме на бухгалтера, работала на шахте, как папа, никуда не ходила, ни с кем толком не общалась. Уже в зрелом возрасте случилась с ней большая любовь, и она родила от женатого главного инженера шахты девочку. Любовник ей покровительствовал: устроил на работу буфетчицей – по тем голодным временам место хоть и не престижное, но сытое, денежное. Дочке своей, незаконной, помог выучиться.