Золушка
Шрифт:
Дождь бушует за окнами.
Мокрый шелест автомобильных шин по асфальту.
— Много женщин побывало в этой постели после нашего развода?
— Не слишком, — честно ответил Мэтью.
— Как это вышло, что ты не купил себе мотоцикл?
— Я их боюсь до смерти. К тому же это мне не по карману.
— Ах, несчастный бедняк! — сказала Сьюзен. — И это все алименты. Вот почему ты строишь мне куры! Чтобы не платить…
— Строю тебе куры?
— Да, а что? Как это иначе назвать? Назначаешь мне свидания? Терпеть не могу это выражение — назначать
— Да что ты говоришь? Когда?
— Когда ты это начал.
Он чуть не расхохотался… Какое же это счастье, лежать вот так рядом с ней и слушать, как она болтает милый вздор.
— Нисколько я тебе не строю куры, — сказал он и на этот раз не удержался от смеха.
— Строишь, строишь. — Сьюзен тоже рассмеялась. — Согласись, что я права. Это так — и бесконечно более серьезно…
— О да, бесконечно!
— …чем в нашей юности. Тогда были свидания, а теперь… Да перестань же ты хохотать, глупый!
— Как определяется это слово в словаре?
— Как определяется… Ну, оно значит «ухаживать» или даже «свататься».
— Бог ты мой! Свататься! — Мэтью снова разразился смехом.
— Это не мое определение, я его нашла в «Американском наследии».
— Строить куры?
— Точно. Там еще сказано: стараться завоевать расположение или любовь.
— И я этим занимаюсь?
— А разве нет?
— Да, — сказал он.
— Конечно. — Сьюзен вздернула подбородок. — А хочешь знать происхождение этого выражения?
— Жажду.
— От старофранцузского cort. В латинском было слово cohors, от него образовалось cohort, перешло во французский и превратилось в cort.
— Так и запишем.
— Слово «куртизан» имеет, кстати, тот же корень.
— А что ты думаешь о моем корне?
— Что ты самый непристойный мужик на свете, вот что я думаю.
— Знаешь, что я хочу сказать?
— Не надо это говорить.
— Разве ты угадала?
— Нет. То есть да. Но не хочу, чтобы ты говорил об этом. Пока.
— Ладно, — согласился он.
Они примолкли и долго слушали дробный стук дождя по листьям пальм.
— Почему же ты не позволяешь мне сказать? — спросил он.
— Потому что, быть может, это вовсе не я, не мы, может быть, это… Я не знаю, Мэтью, право, не знаю. Возможно, это моя новая прическа, она изменила мою внешность, я стала другая, и ты…
Она оборвала фразу, но потом все-таки продолжила:
— Может быть, ты увлекся женщиной, которая выглядит иначе, но внутри осталась той же, что и была, и ты разочаруешься, когда обнаружишь это.
— Я люблю тебя, Сьюзен, — сказал он.
— Ведь ты именно это хотел сказать? — Сьюзен вдруг расплакалась.
Он обнял ее.
— Я тоже люблю тебя, — произнесла она.
И снова всхлипнула.
— Я всегда любила тебя.
Слезы текли у нее по лицу.
— Возьми меня.
Она
Пока брился, размышлял, права ли она. В конце концов, могла сыграть свою роль и новая прическа — внешняя перемена, заслонившая все ту же прежнюю Сьюзен, женщину, которая — со времени их развода — была совершенно чужой девушке из Чикаго, его будущей жене. Чужой она стала и для Мэтью — какой-то незнакомой и малосимпатичной.
Но сегодня она была здесь и здесь осталась — не физически, ибо в это время она уже ехала за Джоанной, — но в его воображении такая, какой стала за прошедшие два года. Меньше часу назад он сказал ей, что любит ее. Мэтью не считал себя человеком, для которого эти слова — расхожий товар на базаре житейской суеты. Он выразил словами то, что на самом деле чувствовал, но он удивлялся своему чувству к женщине, которую знал и любил, потом знал и не любил, еще позже знал и покинул, а теперь узнал снова (узнал ли?) и снова полюбил (полюбил ли?).
Может быть, он и вправду влюбился в новую прическу, черт побери!
Меняя женщине прическу, вы изменяете самое женщину.
Сделайте ей короткую стрижку, наденьте на нее желтое платье, и она даже из церкви выйдет с видом куртизанки.
И, однако, в сущности своей она осталась все та же. Должна остаться. Час назад ты смотрел в темные, полные слез глаза и видел Сьюзен, и никого больше. Люди, с которыми она встречается ежедневно, — скажем, ее коллеги по работе, — скорее всего даже не обратили внимания, что она коротко остригла волосы и изменила весь свой стиль. Но не кто иной, как он сам, испытал то, что произошло на вечеринке у Лангерманов. Попросту не узнал ее, пока в глазах у нее не вспыхнули знакомые искры, — и тогда перед ним возникла Сьюзен.
Глаза всегда остаются те же.
Остриги волосы, намажь ногти пурпурным лаком, — это изменит тебя лишь для тех, кто знает тебя поверхностно, встречает изредка. Глаза — ключ к тебе такой, какая ты была, есть и будешь всегда. Глаза. Карие, зеленые, голубые…
Глаза.
Голубые.
Хорошо бы иметь при себе фотографию, но она исчезла после ограбления офиса Отто.
Ему хотелось бы держать в руке этот снимок, когда она откроет дверь. Взглянуть на ее лицо, увидеть голубые глаза и, не обращая внимания на рыжие волосы, сравнить глаза с глазами на снимке, нос с носом, щеки со щеками, лицо с лицом.
Но фотографии у него нет, и он может полагаться лишь на свою зрительную память.
На его часах было одиннадцать тридцать, дождь поливал и поливал Уиспер-Кей, потоки воды с небес низвергались на бухту, тонкие струи насквозь прохлестывали открытую галерею, которая шла вокруг «Башен Кэмелота». Он постучал в дверь квартиры 2С, раз, потом другой.
— Кто там? — голос из-за двери.
Мужчина. Должно быть, тот самый, к которому она приходила в четверг, когда Мэтью впервые побывал здесь.