Золушки при делах. Часть 2
Шрифт:
– А носик? Носик-то видно! – торжествующе вскричала Персиана. – Чей носик, мэтр?
– Мамин, - покорно ответил тот, понимая, что избавиться от назойливого внимания к личности младенца не получится. И снова взглянул на часы: - Ванилла, тужьтесь!
Спустя еще несколько потуг, покои целителя огласило торжествующее мяуканье новой жизни.
– А кто у нас тут? – вопросил мэтр, тыкая младенца пиписькой в лицо сначала всем присутствующим, а затем молодой маме. – Кто это такой хорошенький?
– Это Людвин
Повинуясь движению длинного пальца Жужина, служанки порскнули прочь – сообщать заинтересованным лицам радостное известие.
Принцесса Бруни подняла на ноги весь дворец, чтобы отыскать счастливого отца. Его Величеству сообщили о благополучном завершении родов, и он добавил переполоху, когда будил шута, ревя над его ухом, как Железнобок. Смешивая гномий самогон с вином, король знал, что делал, дабы избавить Дрюню от стресса!
С пятой попытки шут разлепил осоловевшие глаза и поинтересовался:
– А? Что? Они наступают?
– Кто? – опешил король.
– Гномы. Много гномов! И все такие малю-ю-юсенькие!
Редьярд переглянулся с Бруни, которая пришла, чтобы проводить Дрюню к супруге, и, подняв его с кровати, хорошенечко потряс:
– Проснись, дурень! Ванилька твоя родила!
– Мышку? – уточнил шут. Один глаз у него никак не открывался, руки висели как плети, а колени подгибались.
– Норушку, ага, - хохотнул Его Величество. Приказал своим гвардейцам тащить шута в покои мэтра Жужина и периодически щекотать, из-за чего Дрюня худо-бедно начал переставлял ноги сам, хотя, кажется, так и продолжал спать с открытыми глазами, поскольку нес такую чушь, что гвардейцы едва не падали от хохота.
К концу пути шут сумел разлепить оба глаза и разглядеть лежащую на кровати супругу, на руках которой шевелился кто-то, размером со щенка. Разглядеть больше ему не позволили алкогольные пары.
Гвардейцы отпустили его, чтобы он смог подойти к жене.
– Люблю тебя, коровелла моя! – пробормотал Дрюня и незамедлительно упал лицом вниз.
– Это еще что такое? – изумилась Ванилла.
– Неизбывное счастье отцовства… – задумчиво пробормотал Жужин.
***
Над Тикрейской гаванью раскинулась звездная ночь, спугнув этот длинный и суматошный день.
В юго-западной башне дворца сладко спали Бруни и Кай. Принц обнимал жену, ощущая под ладонью жизнь-непоседу, растущую в ее животе.
В покоях придворного живописца, наоборот, не спала чета Вистунов, в который раз с изумлением перечитывая указ, подписанный Его Величеством и оглашенный сегодня. По нему мастеру Висту даровался титул маркиза, поместье неподалеку от Вишенрога и дом в квартале Белокостных. Под текстом
Не спала и Катарина Солей в своей комнате. Ворочалась, смотрела то в стену, то в потолок, изо всех сил старалась не плакать, шепча еще не рожденному ребенку: «Все будет хорошо, мой маленький! Ты прости, я хотела тебя убить… Я очень испугалась, что останусь одна, и все от меня отвернутся. Надеюсь, ты, когда вырастешь, не встанешь перед таким выбором! Нет! Я в лепешку расшибусь, но тебе не придется делать выбор, потому что у тебя буду я. И я всегда пойму тебя, поддержу, помогу!»
Герцог рю Вилль, наоборот, спал крепким сном человека, не ведавшего, что такое совесть.
Принцессе Оридане снилась улыбка мужских привлекательных губ. Она очень хорошо помнила эту улыбку, но никак не могла вспомнить лица того, кому она принадлежала.
Где-то на границе с Драгобужьем поднимался с земли лис, отряхивался и оборачивался красноволосым мужчиной. Молча смотрел, как подходит к нему волшебница с глазами цвета озерного льда, появившаяся из ниоткуда.
– Что-то случилось? – спросил он, когда она остановилась совсем близко.
Загадочно улыбнувшись, она поднялась на цыпочки и прошептала в самое ухо, вызвав в его теле волну жара, прокатившуюся по позвоночнику к паху:
– Я соскучилась…
А в замке Ласурских королей, у кровати, на которой спала Ванилька, стоял, не дыша и не замечая, как по щекам текут слезы, Король Шутов, Повелитель Смеха, Господин Шуток и Хозяин толп, спасенный мэтром Жужином от жестокого похмелья. Стоял и смотрел, как на груди его жены распластался похожий на лягушонка Людвин рю Дюмемнон. Младенец хмурил во сне комические бровки, кривил губки – переживал долгую дорогу из тьмы лона к солнечному свету.
От этого дивного зрелища Дрюню отвлек стук конских копыт и заливистый собачий лай, прозвучавшие в ночи. Он поспешил к окну и успел увидеть, как исчезает в воротах конь с таким знакомым всадником, в сопровождении здоровенного пса, стремительной тенью стелющегося по земле.
Его Величество гнал коня прочь от столицы и ничего этого не знал. Он знал лишь одно – игла, засевшая в сердце, вынудила его покинуть городские стены. Ночной ветер будто выдувал туман из памяти, обнажая острые углы прошлого, биться об которые было больно и до сих пор.
Стрема, радуясь движению, оглашал округу басовитым лаем, вызывавшим отклик у собак из окрестных деревень, и оглядывался на хозяина, словно звал за собой. В дом, в который возвращался. Король не улыбался, как обычно, глядя на него.