Золя
Шрифт:
Отдельному изданию «Моего салона» Золя предпослал вместо предисловия обращение к другу — «Моему другу Полю Сезанну». В нем есть примечательная фраза: «Знаешь ли ты, что мы были революционерами, сами того не сознавая?»
Место Золя в газете «Эвенман» занял другой, вполне благомыслящий критик, некий Теодор Пеллоке. Золя не обиделся на Вильмессана, понимая, что тот растеряет половину подписчиков, если не прекратит нападки на признанных художников. Больше того, он воспользовался любезностью шефа и 29 мая объявил в «Эвенман» о выходе в издательстве Ашиля Фора своей новой книги «Что мне ненавистно», составленной из статей, посвященных писателям и художникам. Дальнейшая работа Золя в «Эвенман» и «Фигаро» продолжалась очень долго.
Статьи, собранные в сборнике «Что мне ненавистно», печатались в
Сборник «Что мне ненавистно» открывался статьей, давшей название всей книге. «Ненависть священна, — писал Золя, — она рождается в сердцах сильных и мужественных, ею они выражают свое негодование и презрение к посредственности и глупости. Ненавидеть — значит любить, чувствовать свою душу пылкой и благородной, значит дышать презрением ко всему постыдному, ко всему, что носит печать тупоумия. Ненависть облегчает душу, она ведет к справедливости».
В сборнике было опубликовано шестнадцать статей. Среди них статьи о Гюго, Курбе, Доре, Гонкурах, Эркмане-Шатриане. Завершала сборник статья-рецензия на книгу «История Юлия Цезаря». Этот исторический труд создавался при непосредственном, хотя и безгласном, участии Наполеона III. Написана она во славу Второй империи, которая предстает в ней чуть ли не вершиной человеческой цивилизации. Золя развенчивает Юлия Цезаря, Карла Великого и Наполеона Бонапарта, которых автор или авторы восхваляют как великих завоевателей, предшественников Наполеона III. «Народы никогда не понимали завоевателей и следовали за ними только до известного момента, в конце концов они их переставали признавать и свергали». Война и завоеватели, по мнению Золя, «знаменуют собой остановку на пути человечества». С негодованием говорит он о горе-историке, который в простом народе видит лишь послушное стадо. «Будем жить в мире и среди людей», — призывает Золя. «Нам не нужно богов, которые пригибали бы нас своей небесной волей». Подготовка к изданию сборника «Что мне ненавистно» и другие заботы не помешали Золя продолжать кампанию в защиту новой школы живописи. К концу года он закончил большой этюд о творчестве Эдуарда Мане и опубликовал его в «Ревю дю XIX сьекль», в номере, вышедшем 1 января 1867 года.
Глава восьмая
Работая у Ашетта, Золя приобрел ту степенность, которая в двадцать пять — двадцать шесть лет кажется несколько напускной, но которая вместе с тем свидетельствует о наступившей зрелости. У фирмы Ашетт почтенные клиенты, известные писатели, и надо уметь себя вести с ними с достоинством. Постепенно это становится как бы привычкой. Золя мало смущают громкие имена, и он старается держать себя с именитостями на равной ноге. Исчезла юношеская порывистость, замедлились движения. Для пущей солидности свои собственные корреспонденции Золя пишет часто на бланках фирмы Ашетт, не без гордости сообщая свой служебный титул: «заведующий отделом рекламы» (chef de publicite).
В это время складывается и его внешний облик, который сохранится на долгие годы. Он среднего роста, плотен, круглолиц. Носит короткую черную бороду, очень густую. У него хорошо посаженные глаза, умные, добрые, внушающие доверие. Довольно массивный и неправильный нос, украшенный обычно пенсне. Двумя годами позже описываемых событий портрет Золя запечатлят в своем «Дневнике» братья Гонкуры. То была их первая встреча с молодым писателем, которого они называют своим «поклонником и учеником». За несколько лет до этой встречи Золя выступил со статьей в защиту «Жермини Ласерте». Это очень растрогало Гонкуров: «Никто, кроме Вас, до сих пор не понял того, что мы хотели изобразить… Ваша статья позволяет смириться с лицемерием нынешней литературы». Так завязалась переписка и дружба между маститыми писателями и еще молодым и малоизвестным литератором.
Рисуя портрет Золя, Гонкуры остались верны своему несколько ироническому, насмешливому тону, к которому они обычно прибегали при характеристике новых
Заметнее всего одна сторона: его болезненность, уязвимость, крайняя нервозность, из-за которых вас иногда пронизывает ощущение, что перед вами хрупкая жертва болезни сердца. Словом, это существо страдающее, тревожное, беспокойное, двойственное».
Сравнивая этот словесный портрет Гонкуров с другими, в частности с теми портретами Золя, которые нам оставили Поль Алексис и Мопассан, можно отметить известную его субъективность. Золя испытывал смущение, входя в дом известных писателей, и это его смущение Гонкуры назвали «крайней нервозностью». Преувеличивали они и его болезненность, хотя природная бледность Золя усугублялась утомленностью, крайним перенапряжением. Но в целом портрет довольно точен и, как мы увидим позднее, подтверждается другими описаниями.
В 1866–1867 годах, как, впрочем, и во все последующие годы, Золя работает, не разгибая спины. Кроме сборников «Мой салон», «Что мне ненавистно», этюда об Эдуарде Мане, он публикует в 1867 году роман «Марсельские тайны», работает над «Терезой Ракен», сотрудничает в «Эвенман», «Ла Ви паризьен», «Галуа», «Ла Трибюн», «Салю пюблик де Лион».
Как у каждого талантливого человека, поверившего в свое призвание, окрыленного первым успехом, у него появляется настоящая одержимость творчеством. По утрам он пишет «Терезу Ракен». Это главное его детище. В другие часы работает на газеты и над романом «Марсельские тайны», который, впрочем, тоже предназначен для прессы.
«…Я спешу, я много работаю. Я нетерпелив», — пишет Золя Нуме Косту 14 июня 1866 года, а через месяц с небольшим, в другом письме тому же Косту, он рассказывает о своей работе: «Я готовлю для газеты библиографию (речь идет о сотрудничестве в «Эвенман». — А. П.), прибавим к этому еженедельные корреспонденции, которые я посылаю в «Салю пюблик»… Сверх того я начал книгу критических статей… я должен, наконец, давать два или три раза в месяц роман в «Эвенман» («Завет умершей»)».
Золя не в тягость эта непрерывная, всепоглощающая работа. Еще и еще заключает он договоры с издателями. Он торопится добиться материальной независимости, чтобы отдаться целиком осуществлению своих сокровенных замыслов. Романы-фельетоны — это для денег, многие статьи — для денег. Деньги! Их-то по-прежнему не хватает. Теперь уже нельзя обойтись мансардой, донашивать до дыр одежду, жить отшельникам. Квартира из нескольких комнат поглощает уйму денег, а в ресторанах, где происходят встречи с художниками и писателями, не кормят даром. К тому же Золя теперь не один. Пришло время по-настоящему заботиться о матери, которой скоро исполнится пятьдесят лет. Он всегда любил ее и видел в ней заботливого друга, не очень приспособленного к превратностям жизни. «Я имею лучшую из матерей», — писал Золя Байлю в марте 1860 года. В годы безработицы и полубогемного существования Золя жил один. Теперь он вновь соединился с матерью. Но, кроме матери, в семейный круг Золя вошел еще один человек. В 1864 году Сезанн познакомил Золя с девушкой, которая была на год старше его. Полное ее имя — Габриэль-Элеонора-Александрина Мелей. Среди друзей просто Коко — Габриель-Коко. Вряд ли можно назвать ее красавицей. Крупные черты лица, пышный бюст. Она похожа, по словам Лану [5] , скорее на Юнону, чем на Венеру. Но Александрина обладает спокойным, ровным характером. В ней много ласковости и заботливости. Это друг, способный разделить лишения и невзгоды.
5
Арман Лану — современный французский писатель, автор книги «Здравствуйте, Эмиль Золя».