Зомби
Шрифт:
Из-за облаков тюля, как из-за облаков небесных, смотрело мертвое лицо. Тупой взгляд. Пустой. Никакой. У живых — мерцание ресниц, вибрация зрачков, трепет мышц… то, что называют «душой в глазах»…
Следы коляски были в Любкиной квартире? Да, были. И свежие.
Капитан набрал номер. Заветный, будь он проклят!
Трубку сняли.
Кто-то в ней засмеялся.
И трижды проклятый «сдавленный» голосок мертвеца:
— Вы? Роальд Васильевич? Ну как? Дочитали мое письмо?
Капитан ничего не ответил. Положил трубку.
Не стал гасить свет, запирать дверь. Приехать сюда должны были самое большее минут через десять. Патрульные —
Шорох Капитановых шагов опустился по лестницам.
Глава 9
Прохожих стало поменьше, кажется, и троллейбусы уже ходили чаще «поездами» — по два, по три. С перекурами. Заметно стало, что час пик (с пяти до восьми часов вечера) благополучно завершается. Час этот оставил после себя пару задавленных да тройку покалеченных, штук сто оторванных пуговиц, полсотни ограбленных сумок и гораздо больше — встревоженных душ и декомпенсированных психопатических характеров, что скажется обязательно сегодняшним же вечером, опять же в виде материальных потерь (посуда, одежда, мебель, искривленные носы, утраченные глаза и зубы), с необходимостью очередной компенсации вплоть до вечной вендетты, что, по мнению капитана Роальда, томившегося на остановке, и приводило к лавинообразному «нарастанию бытовой преступности в столице и пригородах».
«Ариец» за последние два часа заметно спал с лица, походкой и повадками иногда уже напоминал загнанную в угол, ощерившуюся безнадежно кошку. Очередная девушка с сумкой, описав было вокруг капитана полуокружность, сверкала глазами из глубины павильона. Капитан же высматривал в сизом туннеле улицы (с тусклыми светляками по стенам) морду троллейбуса с веками-козырьками, а показывались все только автобусные морды — вертикальная черта рамы — переносица.
Любка могла приехать через сорок минут, может, через час. Капитан мог обмануть «жреца». Если дико повезет.
Повезло: капитан остановил такси. Такси нынче дороги. Дешевше, кажется, пристрелить таксиста. Наверное, капитан берег патроны?
Минут уже через десять он выскочил из такси у входа-арки в свой, сейчас увешанный огнями «куб», в одной из граней которого минут двадцать всего назад наверняка копошился невидимый «жрец» — убийца. Во дворе, в лифте, капитан еще не сомневался, что никаких «в воздух» или «в сторону» предупредительных выстрелов не будет — он выстрелит сразу же, разве что — приблизительно в ноги, но «Макаров» забирает вверх, и получится — в живот…
Только уже отпирая дверь, капитан перевел дыхание и допустил, что, может быть, задаст «жрецу» сперва пару вопросов…
Включил свет.
Тихо.
Складка на коврике в прихожей явно сместилась, тумбочка больше не прикрывает завиток на обоях.
— Подойди сюда, — позвал капитан, — может, останешься жить. Последний шанс.
Звуки тут были, появились. Слышны часы в спальне.
— Хорошо. Сейчас я убью тебя, сучонок!
Капитан запер наружную дверь.
Отлетели, отпахнулись двери в ванную, в туалет. В спальню.
Капитан выстрелил.
Получилось оглушительно и разрушительно: ножка от тахты отскочила в потолок, разбив лампочку в люстре.
Отбросив ногой дверь, ворвался в гостиную.
Платья были сдвинуты. И сюда входил «жрец», оставив жирный кусок грязи на паркете.
Капитан сорвал гардину.
Балкон не смежный. Вокруг него бескрайнее пространство, холод и огни. В пропасти — сияющий, как новогодняя елка, дом.
Так
Стало видно, что наглец пил чай на кухне: вторая грязная чашка появилась в раковине. Не подумал (не успел?) прибрать.
Роальд Васильевич снял куртку, в ванной плеснул себе в лицо холодной водой. Постоял.
Достал из шкафа лист «хозяйственной» бумаги, завернул в бумагу чашку, но тут же засомневался — свою или чужую.
Отрезал себе сыра.
До приезда Любки оставалось что-то, может, полчаса. Надо будет очень быстро и понятно объяснить ей…
Тут капитан впервые основательно попытался подвести итоги. Он подобрал события, попытался организовать, расставить их. С куском сыра во рту. Оглядывался. В прихожей чуть шевелился, выглядывая из-за угла, синеватый призрак — облако сигаретного дыма.
Сперва утро. Папка, первый покойник, затем покойница. Явно «жрецом» спровоцированное метание Роальда по городу. Где в этом хоть какой-то смысл?
Итак. Дело видит у него на столе один из четверых (надо добавить и Магницкого). Кто бы это ни был, чем опасен для него капитан? Носит в памяти нечто? В кармане? В столе? В сейфе? Так займитесь сейфом, господа! Да, несомненно, тот, кто уже шестой или седьмой час подряд морочит ему голову, знает, что он вынужден действовать один, в авангарде. И очень уверенно ведет его. Нет, конечно, у «жреца» расчета, что его ведомый верит, например, в оторвавшиеся души Ка, расчет у «жреца» на невозможность, неприемлемость. На то, что капитан не может выдать своих отношений с Любкой. И едва ли «жрец» рассчитывает, что капитана остановит страх перед семейным скандалом, разводом, это, с точки зрения «жреца», все чушь, мелочь… Это ты так думаешь, капитан! Но, по существу-то, не знаешь и не понимаешь ни черта! Знаешь, что тебя «ведут», что некий «жрец» совершенно в курсе не только твоих дел с Любкой, но и с Люськой. У него все на ладони: дочь, жена, любовница, служебные дела, хобби с Осирисом, твой характер. Даже только что провалившаяся попытка добраться к Каварской с другого конца ничего не изменила… Что ж? Ты, «жрец», предусмотрел и этот выстрел, искалечивший смирную, удобную тахту? Кошмарный бардак в квартире… приезд Любкин что-то прояснит? Сейчас она уже в Москве. Могла взять такси. Помочь ей нечем. Разве что караулить в подъезде. А тут надо прибраться, чтобы не ошеломило сразу.
Капитан прошел в прихожую, расправил коврик, повесил платья в шкаф. В спальне подставил отстреленную ножку под тахту, убрал кое-как осколки. Сходил все-таки в очередной обход, щелкая дверцами шкафов и антресолей. Накинул на карниз оборванную гардину.
Ряд фотоальбомов на полке.
Ведь совсем не исключено, что «жрец» сейчас сидит себе вот здесь, под бархатной обложкой. Например, тот благообразный гребец в шортах, как-то, с год назад, почему-то привлекший внимание.
Уже минут пятнадцать тихо. Никто ничего. Можно погасить всюду свет и выждать в темноте. Пожалуй. Но сначала…
Капитан листал альбомы. Вот про этого мужика рассказывала что-то Любка. Начнем отсюда. Кто это? «Как были сняты, сидя на корточках, радушно бабушки лезут из карточек»?
Это бабушка, это девушка. Это дедушка…
А вот… молодая Каварская сидит на бревнышке, прикрывая толстое лицо смятым журналом от тогдашнего яркого солнца. От этого левый глаз в тени, а правый горит как у ведьмы…
Капитан понесся на кухню.
Каварская!
Под яркой, близкой лампой. Вот она! Сидит в альбоме!