Зомби
Шрифт:
— Мент! Уходи, мент!
— Вот черт тебя! Кто у Ильи бывал?! Гости?!
— Ты!
— Опять? Гости! Ну? Мужики? Бабы?
— Ты! Ты был!
— Слушай! Ты мне и давеча то же говорила. На лестнице. Настаиваешь?
— Ты! Вон! Там!
Капитан подошел к окну. Верно. Путь к подъезду — мимо Таниного окошка.
— Я приходил? Это когда же? Утром сегодня?
— Ты! Утром! Мент!
— Тогда надо, Тань, подумать. Но думать будем позжей, так-то сказать. А сейчас скажи лучше, звонил ли ему кто часто по телефону?
— Звонил!
— Женщина?
—
— У тебя ведь есть ключ? Зайдем тогда к нему?
— Спит! Злой! Не кричит: «Таня! Таня!»
— Он не спит. Его нет. Увезли лечить. Дай ключ!
— Он… — в ее глазках пробудилось какое-то сознание, — он сдох? Да?
— Уехал. Увезли лечить. Пошли. Вот этот ключ? Да проходи, не бойся.
За этой дверью капитан «жреца» не ждал. Вернее, «жрец» его не мог ждать здесь, в своем прежнем жилище. Почему-то капитан был уверен, что его появление здесь никем предусмотрено быть не могло. И вот она опять, квартирка покойника Маркина. Без души и без тела. Остались грязные следы в прихожей. Раздвинуты грубо, до отказа занавески. Не исключено, что сейчас на свет из окон, ставших так притягательно-зловещими, могут слететься соседи.
Телефонная книжка, записная книжка, хоть какой-нибудь листок с номерами телефонов может быть и вот здесь, и в столе, скорее, вон в том пиджаке, во внутреннем кармане. Борис, кажется, проверял карманы? С той же целью: кто, где, когда? И все-таки нужно пробовать.
— Где у него телефонные номера записаны, Тань? Телефоны! Те-ле-фоны! Ну?!
— Вон! Туда клал!
— А говоришь — глуховатая! Запас слов как у попугая! Вот ты какая!
— A y Таньки вот такая, а у Ильюшки вот такой, прочищаем кочергой!..
— Тихо! Не бушуй! Он тебя научил частушки-то петь? Небось… Вот и нашли, Танюшк! Смотри! Эта?
Капитан нашел черную книжечку с серебряным контуром телефонного аппарата на обложке. А ведь вроде лазили в этот ящик.
Роальд сел за стол. Таня осталась в дверях. Халат — враспашку. На виду грязные трусики и лифчик. Так и стоит.
В книжке немного телефонов, и все какие-то служебные. Все магазины, магазины. На букву «К»: Клименский, Кляйман, Колесов… вот просто «К».
— Каварская! — сказал Роальд. — Как, Танюшк, не знакомо? Звонила? Ка-вар-ская!
— Звонит, сука! Сука! Он: сука! Она — сука, сука!..
Роальд отправился в прихожую. Позвонил в любимый ЦАБ.
— Да. Из следственного. За сколько сделаете? Тогда запишите мой. Жду.
— Ну что, Танюшк? — Капитан вернулся из прихожей. — Успеем еще в одно место скатать?
— Сдох! Щупал и сдох!
Казалось, воспоминания ее тронули. Что-то по-детски беспомощно-доброе проступило на жирной, тупой физиономии. Села на тахту, сложила руки на коленях. Задумалась.
— Что? А ты, Танюшка, ведь где-то как магнитофон. С полустертой лентой. Но выдаешь полезные обрывки.
Таня выдала басовитое рыдание:
— Щупал, безногий! Нету! Где? — Она развела руками. — Где?!
Позвонили.
Это из ЦАБа. Откуда же еще? Роальд снял трубку спокойно. Он вообще
— Каварская Ада Ивановна? Пишу.
Он записал адрес: Бакинская, семь, квартира 39.
Совпадает.
— Совпадает, Танюшк. Тут она опять. Ка. Душа Ка женского роду. Тебе что-нибудь такое имя говорит: «Ада»! Как он мог говорить: «сука Ада?»
— Сука Ада! Сука! Кричал! Илья безногий!
— То-то и оно, так-то сказать! Пошли! Запру я эти хоромы до лучших времен.
Таня стояла в дверях своей квартирки, смотрела, как он уходит.
Во дворе тихо. Застучала палка какой-то старухи с длинной тенью. Тень загнулась через сугроб, потеряла голову. Голова расплылась по стене, наехала на окна, обретя пучки света из глаз. Тень очень подвижная. Зомби.
Проживала Каварская отсюда не слишком далеко, ехать сначала — на том же все автобусе.
Автобус прибыл все-таки раньше, чем в прошлый раз. И стало в нем свободнее. Роальд достал тетрадку.
«…все это я пишу в ожидании чуда. Да, капитан! Даже в таком моем положении я питаю надежды. Сумею сотворить чудо после смерти. Как видите. Вот и сейчас я в спальне озорницы Любки, а рядом с вами на этой тахте, где вы сейчас сидите…»
Капитан, наоборот, стоял. Привалившись, правда, к сиденью, подпертый чьим-то плечом. Выходит, соврал «жрец»?.. Вот здесь надо пересесть…
Вместе с капитаном сошло человек пять. На Другую сторону улицы он перешел с кем-то вдвоем. Да нет, никого капитан сейчас не опасался. Если бы некто и хотел «убрать» его, то это удобнее было бы сделать в квартире у Любки, у Танюшки, на том пустыре. Нет, его передвижения — тайна для всех. Вот в чем они прежде всего ошиблись: он не герой! Пока, до поры, у него нет определенных, неопровержимых данных, но уже минут через двадцать они могут появиться. Тогда он скажет всем и все. Ленка поймет. Как-то выкрутимся, капитан.
Троллейбус. Ехать три остановки. Любка должна через час приехать. Хоть бы, как всегда, задержалась! Мало ли: магазин, туалет, цирюльня…
— Через две? Спасибо.
Троллейбус погружался в огнедышащий проспект. Красные точки и желтые запятые, белые тире проводов — знаки препинания ночного города. Вон в том провале, куда наклонился голый, голенастый тополь, там проход во двор? Нет, проехали. Вон тот, видно, угол, окованный ржавым железом полуподвала?.. Три бочки торчат из сугроба. Наверное, зимой были похожи на выставку ромовых баб, а сейчас — утонувший пароход… Здесь!
Вместе с капитаном сошли трое. И две женщины. Тут же все веером разошлись с остановки. Капитан же отправился во двор.
— Восьмой? Вон тот, вход у него сзади там, за угол дорожка.
Роальд зашел за угол.
Обычные подъезды с козырьками. Грибок, овчарка, тень одинокой старухи, сырая лавка у парадной двери. В подъезде бородатый молодец гулко топает ногами, сбивая с них несуществующий снег, выуживает из-за пазухи преломленный букетик. Судя по номерам на дверях, сто семнадцатая квартира где-то этаже на четвертом. Пошли, Роальд, пешком! Осмотримся.