Зона действия
Шрифт:
Яшке свет белый был не мил. Он вернулся в штаб, чтобы откровенно поговорить с Коржецким об отце. Но, как назло, в вагончике стояла необычная тишина. Ее разбудил надтреснутый дребезжащий звонок телефона. Яшка еще никогда не поднимал в штабе телефонную трубку и не знал, как теперь поступить. «А, будь что будет», — решил он и поднес трубку к уху.
— Штаб слушает, — сказал он, тут же ругнув себя за то, что назвался «штабом».
— Если вы штаб, то и решайте по-хозяйски, надо мне давать бетон Лорину или нет. Профсоюз кулаком по столу стучит — велит обеспечивать
«Жора Айропетян воюет», — догадался Яшка. Он для солидности кашлянул в трубку и сказал:
— Никаких Лорину поблажек.
— А отвечать вы будете? У меня — бумага.
— Ответим, — и Яшка быстро положил трубку на рычаги. Шли минуты, мальчик ждал повторного звонка, и ему казалось, что та женщина с бетонорастворного узла, конечно же поняла, что разговаривала с мальчишкой.
Но телефон молчал. Зато в вагончик забежал Жора Айропетян с синяком под глазом.
— Он меня надолго запомнит, — возбужденно сказал Жора. — Пусть пуговицы гнилыми нитками не пришивает.
Яшка ухмыльнулся и спросил:
— А тот шоферюга мягкой подушечкой приложился к твоему глазу?
— Пройдет. В аптеке мазь есть — любой синяк за минуту сводит.
Конечно же, Жора Айропетян приукрашивал целебную силу мази. В общем-то синяк его беспокоил мало. Хуже всего то, что Коржецкого срочно вызвали в завком к Горяеву, а такой вызов после Жориной схватки у бетонорастворного узла едва ли можно считать случайностью.
Яшка хотел было признаться, что ему звонили, и он от имени штаба не велел бригаде отца выдавать бетон без очереди. Но сказать у него смелости так и не хватило: вдруг об этом никто не узнает. И вообще этому телефонному звонку, может быть, не следует придавать значения.
Жора между тем нашел кусок извести и побелил им синяк под глазом.
— Дела, братишка, затеваются горячие. Побегу спасать Коржецкого.
Яшка знал, что профком теснился на первом этаже кирпичного особняка, где был напихан добрый десяток разных организаций. Если бы Яшку спросили, с какой целью он пошел следом за Жорой, он бы ничего определенного сказать не мог. Просто Яшка чувствовал, что там, на заседании профкома, снова начнут хвалить отца и опять совершится та несправедливость, которая так сильно мучила его последние дни.
Яшка уже давно потерял из вида Жору Айропетяна и теперь шел медленно, узнавал знакомых парней и девчат. Всех их он нередко встречал то на строительных площадках, то в поселке. Но они не были ему настолько близки, чтобы кого-то из них вот сейчас остановить и спросить: «Как мне жить дальше?» Он уже с утра не видел Марфушу и Антошку, их ему сейчас особенно не хватало. Яшка увидел на садовой скамейке Хромого Коменданта и обрадовался. Вот кто может помочь ему — Хромой Комендант, прошедший огни и воды и медные трубы, который почти первым пришел сюда, к подножью Маяковой горы.
И Яшка уверенно повернул к скамейке. Старик посмотрел на мальчика и тревожно спросил:
— Как дела, внучек?
И Яшка, присев на скамейку, неожиданно для себя
Хромой Комендант погладил паренька по голове и тихо сказал:
— А ты поплачь, поплачь. Сейчас, главное, тебе не заблудиться, внучек.
— Глеба Коржецкого вызвали в профком, — вытирая слезы, сказал Яшка. — Из-за папы, наверное.
Хромой Комендант кивнул и постучал костылем по земле.
— Зря на завком, однако, не вызывают, — согласился он. И, тяжело приподнимаясь со скамейки, спросил: — А мы разве посторонние люди? Поди, не выгонят?
Яшка шел рядом с ковыляющим стариком, и ему становилось все легче и легче. Он верил, что Хромой Комендант не даст совершиться несправедливости.
Дверь профкома была открыта, из кабинета валил дым, разговор шел на высоких тонах. Яшка различил пронзительный до крикливости голос Горяева.
— Мы не позволим! Не позволим порочить наших маяков, которые освещают наше движение вперед, к коммунизму!
Хромой Комендант прошел в кабинет и, кивнув присутствующим, сел на свободный стул.
— Чем обязан? — строго спросил Горяев, недоуменно пожимая плечами.
— Считайте, что пришел старик, бывший строитель, и желает разобраться, что к чему. Надеюсь, не будете возражать, товарищи?
Горяев махнул рукой, как бы подчеркивая этим жестом, что не будем зря терять времени и рассусоливать с пенсионерами. И, уже обращаясь непосредственно к комсоргу, продолжал:
— Я еще и еще раз подчеркиваю, что вы, товарищ Коржецкий, политически близорукий вожак молодежи! Это не голословное обвинение, это констатация фактов. Я удивлен, что человек, возглавляющий комсомол Всесоюзной стройки, не понимает и не может оценить великое значение соревнования за коммунистический труд!
Представляете, дорогие товарищи, я дал команду по возможности поддерживать, в смысле снабжения, бригаду Лорина. Думаю, вы не станете возражать, что стройке нужен коллектив, по которому надо равняться. И вот Коржецкий самовольно, как ярый анархист, восстанавливает комсомолию против нашего маяка и организует так называемый рейд. И начинает вставлять палки в колеса: Лорину, мол, много внимания, он, мол, его не заслуживает. А это — в корне неверная постановка вопроса. Маяков надо растить.
Горяев еще раз оглядел всех присутствующих и, видимо, оставшись удовлетворенным произнесенной речью, которая, как, наверное, ему показалось, произвела впечатление, сел за свой председательский стол.
Наступило молчание. Мужчины чиркали спичками. Горяева встревожила эта затянувшаяся пауза, и он обратился к Яшкиному отцу:
— Товарищ Лорин, просим высказать свои соображения.
Лорин, кругленький, белобрысый, с начинающим вываливаться из-за брючного ремня животом, встал как-то робко, начал говорить боязливо, даже зачем-то чуток втянув шею в плечи.
— Я что — я ничего, — неопределенно начал он. — Дал триста процентов, а поднатужусь — могу и четыреста!
Горяев громко захлопал в ладоши, но, поняв, что его никто не поддерживает, спрятал руки и поучительно сказал: