Зона для Сёмы–Поинта
Шрифт:
— С какой стати? — нахмурил тот брови.
— А чтобы всего не лишиться, — пояснил Филимон. — Понравятся ему твои сапоги и перчатки, докопается к чему-нибудь, и заберет их себе, и ничего и никому ты не докажешь!
— Но это же самый настоящий беспредел, нарушение всяческих, даже ментовских, законов! — возмутился Сема–Поинт, — они что, Бога не боятся?
— Это вологодский конвой: самый жадный и беспредельный из всех конвоев! Тащат
— А вот этого они не хотят? — Сема–Поинт рубанул ладонью по изгибу своего локтя. — Член им от пожилого зайца! — он действительно разозлился не на шутку.
— Смотри, тебе виднее, земляк! — не стал с ним спорить Филимон.
Сему–Поинта дернули на шмон во второй десятке первой группы осужденных, уже загруженных в вагон.
Когда Сему–Поинта ввели в «купе», где велся обыск, там его встретил упитанный сержант с пухлыми розовыми щеками. У него были маленькие глазки зеленого цвета и ладони–лопаты, словно специально отращенные, чтобы ими ловчее было загребать чужое. Но самым запоминающим в его внешности, конечно же, были его огненно–рыжие кудри, торчащие во все стороны.
На столике беспорядочно лежали вещи, ранее отобранные сержантом у осужденных: разнообразные зажигалки, самодельные ручки, наполненная жидкостью грелка, скорее всего в ней была водка. Кроме того, виднелась золотая цепочка с золотым крестиком, какая-то шкатулка, наверняка сделанная тюремным умельцем, позолоченные часы и даже деньги: несколько пятидесятирублевых купюр.
Купюры были столь тщательно сложены в тонкие полоски, что их явно обнаружили либо в швах одежды, либо в корешках книг с твердым переплетом.
— Запрыщенные вещи есть? — с характерным окающим акцентом спросил сержант, даже не поднимая на Сему–Поинта своих зеленых глаз.
— Запрещенные? — спокойно переспросил Сема–Поинт и добавил: — А что к ним относится?
— Огнестрельное оружие, холодное оружие, деньги, драгоценные камни, драгоценные металлы, наркотики, алкоголь, — терпеливо перечислил тот, бесцеремонно вытряхивая все вещи из баула Семы–Поинта.
— А мозги относятся к холодному оружию? — на полном серьезе поинтересовался он.
— Каки таки мозги? Каки мозги? Причем здеся мозги? — растерялся сержант, впервые подняв взгляд на странного осужденного, да так и застыл с блоком сигарет в руке и с широко раскрытым ртом.
Именно этого и добивался Сема–Поинт: он пристально уставился в его глаза и мысленно приказал:
«Мои вещи уже просмотрены тобой! Ничего нужного и полезного для тебя у меня нет! Сложи все вещи в баул и скажи напарнику, что все в порядке: пусть отведет меня на место!»
Словно сомнамбула сержант молча сложил вещи Семы–Поинта в баул и туда же принялся складывать вещи, отобранные у других осужденных, в буквальном смысле расценив приказ
Очень хотелось Семе–Поинту не останавливать сержанта в его рвении, но он прекрасно понял, что даже если он полностью сотрет память сержанта, его напарник начнет его донимать расспросами: куда делись вещи, которые они отшмонали? А то и вновь решит произвести повторный обыск. Поэтому Сема–Поинт удовлетворился двумя пятидесятирублевыми купюрами и зажигалкой, резонно предположив, что пропажа одной зажигалки из пяти и двух купюр из шести или семи окажется незаметной для конвоя.
Когда Сему–Поинта вернули к его приятелям, Филимон спросил:
— Ну, как шмон?
— Нормально! — подмигнул Сема–Поинт, незаметно засветив ему пятидесятирублевую купюру.
— Что, ловкость рук и никакого мошенничества? — понимающе улыбнулся Филимон. — Это надо же! Стянуть из-под носа мента, производящего шмон, деньги, это уметь надо! — он явно восхищался Семой–Пойнтом, уверенный, что тот просто украл купюру.
Сема–Поинт не стал разубеждать его, но заметил:
— Какое тут умение? Просто повезло: сержант не во время отвлекся, а я сунул деньги в карман.
— А как сигареты?
— И сигареты на месте!
— Ну, ты и жучара! — одобрительно воскликнул Филимон. — Держи пять! — протянул он руку.
— Отдашь десять! — вновь подмигнул Сема-Поинт, отвечая ему рукопожатием.
К счастью, предположения Филимона не оправдались, и к ним никого более не только не подселили, а к тому же на одной из остановок из их «купе» выдернули двух зэков, которые были вызваны для проведения следственного эксперимента. Стало намного свободнее.
Кроме жадности, конвой к тому же был еще и ленивым.
По всем правилам перевозки осужденных по железной дороге, конвоиры были обязаны не менее двух раз водить их в туалет и раздавать питьевую воду через каждые четыре часа, причем один раз в сутки — кипяток. Но эти правила, по всему, были явно написаны не дня вологодского конвоя, и злостно предавались ими игнору.
Не в силах терпеть, некоторые использовали полиэтиленовые пакеты, чтобы сходить по малому. Пакеты рвались, и в вагоне как правило сильно воняло мочой.
К концу первого дня поездки едва не дошло до настоящего бунта в вагоне, и чтобы утихомирить и успокоить недовольных зэков, начальник караула твердо пообещал, что водить и поить их будут, согласно «утвержденным правилам для перевозки осужденных». Нужно заметить, что свое слово он сдержал, и более эксцессов с водой и туалетом не было.
Во время следования по этапу Семе–Поинту пару раз удалось уединиться с Семеоном и кратковременно пообщаться. Эти общения были хоть и короткими, но полезными для них обоих.