«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)

Новик Майя

— Что такое осень, это ветер… — хрипел Шевчук, и его голос гас в тумане дождя, — вновь играет рваными цепями… Осень, доживем ли, доползем ли до рассвета? Осень, что же будет завтра с нами?

Нет, водка, наверное, еще осталась. Неужели они ни капли не устали?

— Леш, а что они пьют, водки-то ведь нет…

— А они наш спирт глушат. НЗ в канистре.

— А что мы будем делать, если, не дай Бог, кто-то травмируется?

— А я говорил Будаеву, тот ответил, мол, пусть хоть ужрутся.

На Алексея музыка подействовала, как снотворное — он уснул сразу, как только голова опустилась на свернутую косуху. Сегодня

мы прошли всего восемнадцать километров. Когда магнитофон заткнулся, я долго слушала как барабанит по брезенту дождь и чувствовала, как гудят ноги и как ноет на жестких камнях больное плечо. Потом обняла замерзшего Алексея и уткнулась носом в ворот его кителя…

Утром температура опустилась почти до нуля градусов, вдоль дороги дул ледяной ветер, сверху моросил дождь, а промокшая одежда совсем не держала тепло…

Через пару часов мы выехали на восемьдесят первый километр и поняли, что просто так нам реку не взять… Здесь не было даже намека на мост — только старая, размытая насыпь. Может, его здесь и не было никогда, но, скорее всего, его тоже смыло, да так, что не найти его теперь.

В этом месте Баргузин был шириной в двадцать — двадцать пять метров. Снова получалось, что для вездехода это не препятствие, а вот для мотоцикла — настоящая преграда.

И опять я наблюдала одну и ту же картину. Теперь я знаю, что замерзнуть в тайге — проще простого. Будаев смотрит вдаль, а все остальные, продрогшие и промокшие, сгрудились на берегу у импровизированного костра, который и разожгли-то не они, а Вася, который, видно, замерз больше всех. Минуты шли и шли, но никто ничего не делал. Вася подкидывал в костер все, что попадалось под руку, а Андрей, Олег, Женька, Юрка и даже Будаев смотрели на пламя и молчали. Я глядела на них, и у меня крепло устойчивое убеждение, что если им ничего не говорить и ничего самому не делать, то они так и замерзнут здесь, под дождем и ветром. Такой костер от пневмонии не спасет…

Над суровым Баргузином снова собирались тучи, в воздухе висела морось, было очень холодно и очень тоскливо.

И тогда я стала дергать Алексея за рукав.

— Слушай, надо что-то делать. Или переправляться или еще что-то соображать.

Стоять нельзя… — прошептала ему я.

— Спартак, там с дороги я видел вроде вагончики стоят, давай с Женькой слетаю, посмотрю, — сказал Алексей, кивнул Женьке, но тот зашевелился лишь тогда, когда получил согласный кивок от Будаева.

Они завели мотоциклы и поехали. И снова все молчали, стояли и смотрели на пламя костра. Над поймой реки висел неумолчный рокот черной воды, ветер иногда задувал сильнее прежнего, и пламя рвалось, да еще редко кто переступал с ноги на ногу, и под подошвой перекатывался камень. А в остальном было тихо, даже дождь бесшумно мочил каменистый берег. Низкие тучи волочили свои животы почти по нашим головам…

И куда-то вдаль уходила молчаливая поросшая низкими кустиками темно-зеленая равнина…

Когда вернулся Женька, на заднем сидении которого сидел Алексей, картина мало изменилась, разве что пришел бродивший где-то по берегу Валентин. Алексей весело соскочил с заднего сиденья, махнул мне рукой

и стал заводить Щенка.

— Садись назад, поехали!

— Что там?

— Там? Там отличный вагончик! Вот такая буржуйка! Поехали греться.

Я посмотрела на всех. Они даже не отреагировали. Их всех словно то ли парализовало, то ли загипнотизировало. Или они были в каком-то трансе? Или они боятся пропустить машину? Что-то мне говорило, что машины нам не дождаться. Я села, и мы поехали. Мы вернулись немного по дороге, а потом свернули под горку к желтому вагончику, видневшемуся отсюда. Нам не удалось до него добраться — дорогу снова перегородила маленькая, но глубокая речушка. Возле брода уже стоял Гиперболоид. Алексей спрыгнул с мотоцикла, и чуть ли не на руках перенес меня на ту сторону, быстро перетаскал через речушку вещи.

— Неси в вагон! Занимай место! А мотики пусть здесь останутся, кому они здесь нужны…

Пока я таскала вещи, на дороге появился Женька. Он остановился, поддернул болотники и потащил через брод спальник.

— А они что? — спросила я его.

— А ничё, стоят! — он пожал плечами и побежал к вагончику мимо меня.

Вагончик был сделан из старого фургона, — окна заварены металлом, а кое-где просто заложены фанерой. Прямо напротив двери стояла печка, сделанная из половинки двухсотлитровой металлической бочки, а в глубине были разобранные палати — остов был, а вот доски кто-то сжег в печи. Я выглянула наружу — сразу перед дверями вагончика начинался песчаный, срытый наполовину холм — видать, здесь тоже что-то строили, может быть, хотели спрямить дорогу? А может это не холм вовсе, а насыпь?

Вскоре к нам присоединился Будаев с Юркой. Он услал Женьку и сына искать доски для полатей и дрова для печи.

— А что остальные? — спросила я. — Их же позвать сюда надо…

Он равнодушно пожал плечами.

— А как хотят, так пусть и делают…

Я вышла наружу и пошла к речке — там Алексей уже возился с мотоциклами — проверял масло. Удивительно, но мой Щенок перестал его есть, а вот Гиперболоиду нужно было регулярно подливать.

— Леш, а что, может, остальных позвать?

— Да я их звал, не идут, стоят, как бараны, на ветру! Я не знаю, что с ними делать! — он посмотрел на меня и помедлил, — Может, еще раз съездить? Околеют ведь!

— Наверное, надо.

Так, с грехом пополам нам все-таки удалось затащить в вагончик и Андрея, и Олега, и журналистов. Женька с Юркой где-то наверху нашли еще один такой же вагончик, и там оказались неразобранными большие нары и деревянные полы. Парни перетаскали доски вниз, и через десять минут в буржуйке яростно гудел огонь, вагончик нагревался, а мы стелили нары.

— Странное здесь место, — улыбаясь, рассказал довольный Женька, — там знаете, что еще нашли? Станок токарный, ржавый весь и педальную детскую машинку… Что здесь было?

Об этом можно было только гадать…

Весь день мы посвятили отдыху. Мы натянули веревки под потолком, сушили промокшие вещи, стирали в речке бельишко и носки, возле печки подсушивали спальники и одеяла. Как-то вдруг неожиданно выяснилось, что продуктов осталось мало, и мы уже съели последний хлеб. Ну, тут уж я была ни в чем не виновата — надо было с самого начала назначить ответственного за кухню. А то жрали в три глотки, пока стояли на Баргузине… А теперь придется пояски потуже затянуть.