Зона вторжения. Байкал
Шрифт:
— Где это? — заинтересовался вдруг Михалыч.
— Да на Хангароке, — Алексей кивнул на шамана, словно тот мог подтвердить его слова. — Он с этих мест.
— А кого убили-то? Фамилия?
— Ситникова. И жену, и мальчонку.
— О, господи! — Петр покачал головой.
— Меня другое беспокоит, — вдруг заговорил шаман Толик. — Я так и не понял, откуда тварь эта появилась? И где этот ваш Горыныч?
Мужики переглянулись.
— Это он и был, — неохотно ответил Седой. — Мы как в эту будку механика зашли, так он сидит над бабой этой голый почти и жрет ее прямо, как… как волк какой! Кровь по подбородку течет.
Шаман с опаской покосился на Алексея.
— Тогда откуда вы знаете, что все, кто сейчас здесь сидит, — люди?
— Опаньки! — Седой хлопнул ладонями по столу. — Стоп! Тут Горынычей нет! А кто боится, пусть спит на улице. Вольному воля. Понял?
Шаман покосился на Алексея, но высказать в глаза Карабанову свои подозрения про челбагу так и не решился.
— Ладно, фантазеры! Давайте спать! Первыми дежурят… Ты! — Толстый палец Михалыча ткнул в Костю. — И ты! — Он указал на Седых.
Оба согласно кивнули, засобирались.
— Развод через три часа. Следующая смена: Зиминский и Анатолий. — И ты собирайся! — сказал он Алексею. — Прогуляемся! Поговорить надо.
Алексей взял куртку, шапку, подхватил «Нортон», вышел вслед за Михалычем.
…На улице было ветрено, звездно. Алексей сразу же посмотрел в сторону рудника, но ничего необычного на небе в той стороне не было. Вдвоем с Михалычем они неторопливо вышли за ограду церкви. Остановились на пустой улице. Михалыч закурил.
— С тобой все нормально? — тихо спросил он.
— В смысле? — помрачнел Алексей.
— Да я тут краем уха слышал, как тебя от «беса» этого оттаскивали. Контузии были?
— Были… — кивнул Алексей.
— Понятно! Ты, если припрет — лучше в храм зайди, помолись, легче станет. Я точно говорю, сам такой.
— Ясненько! — бодрясь, ответил Алексей, но на душе было тяжело — он-то точно знал, что этоне от контузии.
— Посты вокруг хутора выставили? — спросил он, чтобы сменить тему.
— Да, — кивнул Михалыч, — я мальцов послал и Викентия. К утру сам пойду, подежурю. Ну до завтра! — Он махнул рукой и, попыхивая папиросой, пошел к своему дому.
Алексей вернулся во двор, на крыльце столкнулся с Зиминским и с Костей, посторонился. В трапезной по-прежнему в углу сидел капрал, поднял голову навстречу, спросил:
— Товарищ сержант, простите, товарищ подполковник, вы верующий?
— Да, — просто ответил Алексей.
— А… как это соединяется с вот этим? — Капрал кивнул в сторону Новой Нерхи.
— Ты о чем?
— Ну вот как… Вот убили вы того бандита на крыльце. Я ничего не говорю такого, правильно убили, мало ли что было бы, если б не убили. Ну а потом-то как? Как перед Богом стоять?
Алексей медленно стащил с себя куртку, сел на скамью, поставил «Нортон» у ноги, потер лоб.
— Ну и вопросы ты, капрал, задаешь! Вроде как священное право бандюка того на жизнь отстаиваешь? Нет?
— Так ведь убивать — грех…
— А не убивать?
— Не понял!..
— Ну вот давай подумаем, что было бы, не убей мы всех
30
Поизнахратить, изнахратить (диал.) — изнасиловать.
— А если атрофировалась? — послышался голос Седого из комнаты. Скрипнула койка, он появился в проеме двери.
Алексей помолчал.
— Если атрофировалась? — повторил Седой. — Как вот у меня? Ты вот меня спросил, за что я здесь, а я ведь не ответил! Я ведь по твоему, по вашему понятию, ничуть не лучше этих бандюков проклятых! Я ведь тоже резню устроил! Правда, мне это уже потом объяснили! Я-то думал, что воюю!
— Ты бы, Саня, сел да рассказал все, как было.
Седой тяжело опустился на скамью.
— Да что рассказывать! Обычная история! Ты после установления Халифата там остался, а я тут, в Сибири! Два года назад послали меня выбить шахов-террористов с села Карагай в Горном Алтае. У алтайцев с русскими сложные отношения тогда были. Они под шумок отделиться хотели! Село дальнее, на границе с Халифатом. Ну и бегают там шахи через границу да в Алтайский край то и дело заглядывают, то школьный автобус подорвут, то кого из наших к себе утащат, выкуп требуют… Ну как обычно! Ну и вступили мы в бой с бандюками. У меня взвод вот таких вот пацанов необстрелянных! — Седой кивнул на капрала. — А с села минометный обстрел идет! И укрыться, понимаешь, практически негде — склон горы, да дорога! Нам бы жахнуть по ним в ответ, а — нельзя! Мирные, бляха-муха, жители! Ну, шахов мы порешили, ворвались мы в село, а там — словно и не было никого! А у меня уже полвзвода нет! И перед глазами, знаешь, пацан один стоит — ему ноги оторвало, ну я то вижу, что все — не жилец! — а он-то и не знает еще этого! И говорит мне: «Нехорошо получилось, мамка ругаться будет…» Понимаешь, ты? Он умирает уже, и все про мамку эту свою вспоминает… Ну я со злости собрал все население села этого, небольшое такое село, вот как Нерха, да и хотел поставить их к стенке через одного! Ну они мне выдали двух пацанов и девку! И миномет. Я их лично отвел за угол и шлепнул! Хорошо еще, ребятам не отдал — растерзали бы! Ну и донес кто-то. Да я даже знаю кто. Ну и алтайцы подсуетились. Тут же правозащитники поналетели, вой подняли — солдатня детей режет! То! Се! Ну меня сразу за шкирку — и все! Нет больше боевого офицера Александра Седых! Есть зэка под номером 5693! И срок — в двадцать пять лет! И никаких прав, кроме как сдохнуть в этом руднике проклятом, прогинаясь под таких вот Горынычей! Вот тебе и карающая рука Господа! — Плечи Седого вздрогнули в темноте.