Зонтик для террориста

Фудзивара Иори

– Не могу сказать, что совсем этого не предполагал, – ответил я. – Но теперь, когда я в этом убедился, меня беспокоит один вопрос.

– Какой?

– Не слишком ли рано полиция сделала официальное заявление? С точки зрения обычной логики, если бы они знали, где я нахожусь, и хотели меня поймать, то предпочли бы молчать. Ждали бы себе, когда я преспокойненько вернусь в бар. Объявить мое настоящее имя в СМИ – то же самое, что сказать мне: «Беги!» Лишь поняв, что я сбежал, можно переходить к открытому расследованию.

– Меня это тоже удивляет, – спокойно сказал

Асаи. – Возможен лишь один вариант. Копы убеждены, что в бар ты больше не вернешься. А топчутся там на всякий пожарный. Кому известно, что ты закрыл бар?

– Тебе и Мотидзуки. Если ты никому об этом не говорил. – Я решил не распространяться о Токо.

– Я никому не говорил. Ты что, подозреваешь меня или Мотидзуки в связях с копами?

– Тебя я не подозреваю. Если бы подозревал, то не сидел бы здесь с тобой и виски не распивал.

– Но Мотидзуки – нормальный парень. Ему можно доверять. Он служил в Силах самообороны, мы были знакомы еще до того, как я ушел в самостоятельное плавание. Давно знаем друг друга. Но с копами у него связей нет. Да и вряд ли он сболтнул кому-то лишнее. В любом случае спрошу у него.

– Ты сказал, что его ни разу не забирали.

– Ни разу. У меня до сих пор остался канал в отделе по борьбе с бандитизмом. Так что все под контролем… Но возможен и такой вариант. Кто-то из СМИ выведал. И пришлось официально объявить. Копы не любят, когда кто-то выделяется. Или еще одна версия. Может, они решили сделать независимое объявление, учитывая важность фактов. По крайней мере, им пришлось сразу объявить о Кувано. Признать задержку в опознании погибшего для них совершенно невозможно. Особенно если тот проходил как подозреваемый по другому делу, не важно, закрыли его или нет. В таком случае и о тебе нельзя было не объявить. СМИ непременно раскопали бы информацию о взрыве автомобиля. А ты имел к нему отношение. Четвертая власть в наше время обладает большой силой.

– На мой взгляд, вполне правдоподобно. Понятное дело, парни из полиции предполагают, что у тебя возникнут сомнения. Если кто-то из твоего окружения и связан с копами, вряд ли он тебе специально намекнет об этом.

В его словах был резон. Наверное, так оно и есть. К тому же Асаи хорошо разбирался в особенностях полицейского мышления. Я вздохнул:

– Да. Скорее всего, я слишком усложняю.

Я положил в карман копию квартального отчета, которую дал мне Асаи. Асаи посмотрел на меня и подозвал официантку. Сказал:

– Мы хотим взять с собой бутылку «Баллантайна».

Официантка вытаращила глаза от удивления, но заказ приняла. Она принесла пакет с названием отеля, Асаи отдал его мне. Я заглянул внутрь пакета, там лежала новехонькая бутылочка.

– Ну что, пошли потихоньку? Это тебе.

– Вообще-то у меня денег немного. Только и хватит, что оплатить сегодняшнюю выпивку.

Асаи усмехнулся:

– Чего это ты застеснялся? Могу я хоть что-нибудь сделать для тебя? Спишу потом как расходы по работе. А тебе и так капитал на бегство нужен. Или, скорее, средства для борьбы?

Он оплатил счет наличными. Я решил не перечить

и воспользовался его добротой.

– Я твой должник. Если смогу открыть бар вновь, верну тебе десяток бутылок.

– Буду ждать.

Я встал, взял в руку пакет. Шикарный бумажный пакет, который не вязался с моим обликом.

Мы молча вышли из гостиницы. Асаи посмотрел на меня и остановился:

– Я все-таки поеду на машине. Давай вместе? Или не хочешь связываться с пьяным за рулем?

Я посмотрел ему в глаза. Он не выглядел пьяным. Я взглянул на часы. Три десять. Понедельник. Вряд ли нас остановят.

– Поехали, – ответил я.

10

На стоянке стояла машина, наверное, иномарка. Она не выглядела броско. В такую вкладываешь деньги, чтобы не было видно, что она их стоит. Седан темно-красного цвета.

Когда мы выехали на улицу Ямасита-парк, я спросил:

– Что это у тебя за тачка?

– «Ягуар». «Суверен», или как там его. Двигатель, кажется, тысячи четыре.

– Похоже, машинами ты особенно не интересуешься.

Асаи небрежно положил руки на руль, который располагался справа.

– Нет, не интересуюсь. Мотидзуки мне выбрал. Я ему сказал: бери на свой вкус, вот он эту и купил. Мои требования были: в пределах десяти миллионов и неброская. Ты где выйдешь?

– Да где угодно в городе. Только не на Синдзюку.

Он молча кивнул. Больше ничего не спрашивал. Вел он идеально. Если сбоку его подрезали, он покорно уступал дорогу. У бейсбольного стадиона Йокогамы мы повернули на скоростное шоссе. Машина ехала так мягко и плавно, что казалось, она практически не двигается. Похоже, за исключением одежды вкус у Мотидзуки не так уж плох. Я сидел на белом кожаном сиденье и рассеянно вспоминал свою машину, которую потерял при взрыве свыше двадцати лет назад.

– Раз ты доверяешь Мотидзуки покупку твоей машины, ты, видно, высоко его ценишь.

Асаи улыбнулся, будто вспомнил о чем-то:

– Он водил танк.

– Танк?

– Я же говорил тебе, что он из Сил самообороны. Он поэтому и бросил наземные войска. Есть «девяностый» танк. Последняя модель. Стоит миллиард двести, а кондера в нем нет. Вообще-то стоит один, но для компа. «Девяностые» ввели в действие летом. Мотидзуки на нем проехался. «Жуткая жарища», – говорит. А потом у него второй срок закончился, и он ушел из армии. Никак не мог понять, почему на махине, в которую миллиард двести вбухали, нет ни одного кондиционера для экипажа. Действительно, он прав: летом условия не сахар. К тому же бензина жрет литр на двести пятьдесят метров.

Я засмеялся:

– Значит, твоя тихая машина – прямая противоположность «девяностого»?

– Похоже, что так. Кстати, ты же наверняка не успокоишься, начнешь выяснять, с кем из Эгути был разговор, так?

– Ну да.

Он мельком бросил на меня взгляд:

– Будешь?

– Не знаю. Наверное, придется.

– Вот уж точно – тыкать в танк бамбуковой палкой. Но предупреждай тебя не предупреждай, ты же меня не послушаешь, да?

– С чего ты взял?