Зори лютые
Шрифт:
И хотя ни великий князь, ни митрополит не исполнили просьбу Иосифа, нестяжатели знали, игумен не уймется…
И вот он, маленький, суетный человек, смертный, как и все, но мыслящий о себе много, закрыл глаза.
В Симонов монастырь нежданно нагрянул митрополит Варлаам. Пожелал отслужить обедню самолично. Всполошились монахи. Такого еще не случалось, чтоб митрополит у них в монастыре службу правил. А он, ко всему, еще и на трапезу задержался. Оставшись наедине, митрополит Варлаам и инок Вассиан с глазу на глаз беседовали.
Оба
— Мудрость твоя, брат Вассиан, всем ведома, и яз к тебе благоволю.
Смиренно слушает Вассиан, склонил голову. Догадывается, о чем речь пойдет. А митрополит продолжает:
— Недруги тя в ереси уличают, яз же то отметаю. Но ныне вижу, возрадовался ты смерти игумена, возликовал. Не одобряю!
Вассиан глянул на митрополита исподлобья. Ответил глухо:
— Не Богу служил Иосиф, а монастырю Волоцкому и иным, себе подобным, кои стяжательством обуяны.
Варлаам отшатнулся, прикрылся ладонью:
— Уйми гордыню, молитва и пост, молитва и пост — спасение твое!
Вассиан послушно опустил голову, а митрополит весь подался вперед, вопрошает:
— Доколь расколу быть в церкви нашей? Остерегаюсь яз. Не доведет к добру сие — И замолк ненадолго, спросил: — Что не ответствуешь, брат? Яз же нынче единения хочу. Отпускаю тя, инок Вассиан, и в разум твой верую.
Бесшумно ступая, к алтарю приблизился игумен Сергий. Митрополит прервал разговор, посмотрел недовольно. Сергий сказал:
— Братия ждет, отче, еда стынет…
Немца Иоахимку пятый день как хворобь одолела. Боярин Версень позвал Игната:
— Смотайся, доколь немчура в болезнях пребывать будет… Да мигом. По городу не броди.
Ходьбы Игнату не многовато, до Арбата рукой подать.
Обер-мастер живет богато. Хоромы хоть и не боярские, но просторные. Лежит немец на мягком ложе, охает. Чих и кашель напал на обер-мастера. Едва Игнат на порог, Иоахим ручкой замахал и затрясся в кашле.
На обратном пути завернул Игнат к Кремлю. У Спасских ворот натолкнулся на ратника и опешил, глазам не верит:
Степан. А тот увидел Игната и вроде не рад. Только чуть задержался, сказал на ходу:
— А я у самого государя был. Смекаешь? Нынче на Пушкарном дворе буду завсегда, у боярина в помощниках.
Прошел мимо, не остановился. Игнат даже опомниться не успел, стоит, рот открыл от удивления.
На Пушкарный двор явился, Версеню о немце сказал — и к Сергуне. Тот на Игнашку посмотрел недоуменно.
— Уж не обер-мастер ли помер, что ты так запыхался?
Игнат головой завертел:
— А вот и нет! Кого я сей часец повстречал, отгадай?
Они присели на пустую опоку [23] .
— А вот кого, сам не поверил. — И не стал больше томить, сказал: — Степана я встретил.
— Степана?
Игнат руками развел:
— Сам его спросишь. На меня смотрел, будто впервой видимся. И о тебе ни слова.
— Быть того не может! — не поверил Сергуня.
23
Деревянная рама, в которую заключают земляную форму для литья.
— А вот так и есть. И теперь он каждодневно на Пушкарном дворе бывать будет, за нами доглядать!
Степанка долго дожидался, когда государь исполнит свое обещание, пошлет его на Пушкарный двор в помощь боярину Версеню. Осень минула, зима, а Степан все живет в Смоленске десятником огневого наряда. Видать, позабыл о нем великий князь. Оно и немудрено, лето минуло с той поры, как государь посулил ему.
А весной вспомнил о нем великий государь, велел сыскать.
Приставили десятника Степанку на Пушкарном дворе в старшие над государственными ратниками, сторожившими мастеровой люд, чтоб те без дела не слонялись, а паче в бега не ударились к разбойным людям либо в казаки.
Живет Степанка в слободе на Неглинной, где селились служилые дворяне, а кормится с государевыми людьми, при дворе великого князя.
Боярин Версень Степана вроде и не замечает. Не может забыть, как был он его, боярина, холоп. А что нынче в дворяне служилые попал, так для родовитого боярина Ивана Никитича Версеня звание это никчемное, хоть и великим князем придуманное. Экие, холопы там, челядь, а туда же, дворяне служилые!
Степану с Сергуней да Игнатом душу бы отвести, а может, и совета друзей послушать, но зазорно ему с мастеровыми водиться. Чай, великий князь с ним беседовал, и у государя он, Степан, нынче на примете.
Занемог великий князь, разжарился на охоте, а потом испил ключевой воды. Заложило горло, ни дохнуть, ни глотнуть. Лекарь уж чего ни давал — и настою клюквенного, и черники, наконец, испробовал молока горячего с медом. Полегчало.
А когда государю невмоготу было, приходил митрополит, уговаривал собороваться. Отказался Василий, еще и на дверь указал Варлааму.
Бояре на Москве слух пустили: «Быть Юрию великим князем».
Однако государь выжил. На Покрову впервой во двор выбрался. От свежего воздуха что во хмелю.
Высоко в небе, курлыча, тянулся журавлиный клин. «Последнее улетают. Зима скоро», — подумал Василий.
С удовлетворением вспомнил привезенную гонцом грамотку от смоленского воеводы. Тот отписывал, как город укрепил и что с литовской стороны все тихо, но он, князь Шуйский, полки держит наготове и завсегда сумеет отразить неприятеля. Просил воевода помочь Смоленску огневым зельем да пушками.