Зорькина песня
Шрифт:
«Наверно, папа тоже там, и мама, и дядя Лёня, и Толястик», — думала Зорька, слушая обращение, и в душе её рождалась обида. Почему, почему она не успела вырасти? Взять бы убежать на фронт, пробраться домой к Гитлеру и бросить ему бомбу прямо в кровать… Не очень-то фашисты без своего Гитлера потом навоюют!
Зорька повернулась к Галке, с которой сдружилась после того, как Дашу увезли в больницу. Ей захотелось тут же, не дожидаясь конца собрания, поделиться с подругой своей идеей, но
«Тысячи нас, москвичей, — читал Николай Иванович, — вышли на оборонительные работы. Тяжёлого труда мы не боимся, не пожалеем ни сил, ни здоровья. Будем работать от зари до зари. Холод, дождь, грязь нас не испугают. Не должно быть среди нас ни одного человека, который бы в эти суровые дни лодырничал. Презирать и клеймить позором будем таких людей!
За работу, за самоотверженную боевую работу! Ни минуты промедления! Ни минуты на раскачку!
Враг не пройдёт! Победа будет за нами!
Да здравствует Москва!
18 октября 1941 года».
Николай Иванович кончил читать и, не опуская руки, поверх бумаги посмотрел на хмурые, сосредоточенные лица ребят.
Несколько секунд они молчали, потом зашумели, задвигались, каждый пытался что-то сказать, но слова тонули в общем шуме.
Саша поднял руку.
— Одни л-люди воюют, другие работают для фронта, а мы? — громко, чуть заикаясь от волнения, сказал он. — Н-нас везли за тысячи километров. П-продукты выдали наравне с ранеными. Так сказал тот дядька на складе: «наравне с ранеными». А мы имеем на это право?
Зорька затаила дыхание. Саша говорил так, словно подслушал Зорькины мысли. Только она никогда бы не сумела так хорошо и правильно всё сказать.
Смелость Саши удивляла и восхищала её. А Николай Иванович только улыбается, точно ему по душе горячность Саши.
«Крага бы показал, если бы Саша с ним попробовал так поговорить», — вдруг подумала Зорька и посмотрела на старшего воспитателя.
Кузьмин стоял в стороне молча, засунув обе ладони за ремень, недоуменно приподняв брови.
— Николай Иванович, что же мы — иждивенцы?!
— Мы дети, — солидно сказала Наташа.
Галка сощурилась и, подражая тонкому голосу Наташи, пропела:
Дети, дети, куды же вас, дети?Петька вскочил, стал рядом с Сашей, рубанул воздух ладонью.
— Я согласен с Сашкой! Или обращение нас не касается?
— А что ты предлагаешь? — спросила Вера Ивановна.
Петька в замешательстве посмотрел на неё, почесал за ухом, раздумывая, и решительно заявил:
— По двенадцать часов в сутки работать. Для фронта!
— Правильно. Согласен. А школа? — спросил Николай
— Учиться никогда не поздно!
Ребята поддержали Петьку одобрительным гулом. Петька посматривал на ребят хитровато и немного свысока: сообразили? Где, мол, вам, лопухам, самим додуматься!
— Война идёт, а мы прилагательные должны зубрить. Нема дурных! — выразила общее мнение Галка. — Это ж с ума сойти, сколько бесполезно времени тратить на уроки… Немцы прут и прут, а мы будем себе сидеть за партами, как будто нас война не касается!
— Зачем прилагательные? Танки, например, можно создавать. Или новый тип самолёта, — подсказал Николай Иванович и хмыкнул.
Петька возмутился:
— Вам смешно… вы и воевали и… ну, в общем, много чего уже сделали в жизни. Пусть мы танки не умеем делать, но что-нибудь другое, нужное, сумеем.
Николай Иванович кивнул.
— Конечно. Рядом с нами колхоз «Кзыл-аскер», там очень нужна была бы ваша помощь. Но прежде всего вы должны учиться, понимаете? Учиться!
— Да что вы, Николай Иванович… школа да школа… А если душа горит! Неужели не понимаете?!
— Заяц! — не выдержав, одёрнул Петьку Кузьмин. — Забыл, с кем разговариваешь?!
— Я ничего не забыл, — сердито сказал Петька и сел. Щёки и шея у него стали красными.
Наступила неловкая тишина, и в этой тишине как-то особенно спокойно прозвучал голос Анки Чистовой:
— Зачем же вы тогда нам обращение читали? Разве мы не сможем, не жалея ни сил, ни здоровья, работать и учиться?
— Ну, это ты хватила! — прозвучал чей-то несмелый возглас, и тут же сорвалась с места Галка Ляхова.
— Ты чего, Чистова, за других расписываешься?
— Молчи, — попыталась удержать её Зорька.
— Почему это я должна молчать? Что, я права голоса лишённая? Работать надо, учиться потом успеем.
— Верно! — подхватил Генька.
— Ляхова! Прекрати демагогию! — Кузьмин сделал шаг по направлению к Галке, но Николай Иванович успокаивающе поднял руку.
— Подождите, Степан Фёдорович, вопрос решается важный. Пусть говорят.
— Давай, Лях, не бойся! — подзадорил Галку Петька.
— Я и не боюсь! Я никакой работы не боюсь! Я для фронта чего хочешь сделаю, а учиться ещё вдобавок несогласная, и всё! Не время сейчас! Схватишь «плохо» — опять в галоше сидеть? Анке что, она и так отличница, ей, хоть работай не работай, всё равно. А я во, по горло сыта вашими галошами!
Последние слова Галки потонули в общем хохоте.
Зорька наклонилась к Анке:
— Чего они смеются?
— У нас газета выходила; кто «плохо» схватит, того в галоше рисовали или верхом на раке… Галка из галош не вылезала.