Зов Халидона
Шрифт:
– Это напоминает мне попытку вмешательства во внутренние дела чужой страны, дорогой.
– Я знаю. Все это для меня слишком сложно. Но не для Уайтхолла. И не для Барака Мура. Они видят в этом просто перегруппировку сил… Понимаешь, они не отвлекаются на пустяки. Они методично достигают одной цели за другой, прекрасно понимая, что рано или поздно столкнутся между собой. И не выпускают один другого из виду. Каждый запасается козырями для своей игры.
– Что? – Элисон откинулась на подушку, рассматривая Алекса, который уставился в стену, занятый своими мыслями. – Я тебя немного не понимаю.
– Не уверен, что смогу объяснить. Ты знаешь,
– Мне кажется, что Чарльз и Барак – это жертвы, – заметила она.
– Главная жертва – Ямайка; они оба – ямайцы. Волки, враги, – это «Данстон», Уорфилд со своей стаей всяких Шателеро, желающих управлять миром; британская разведка с элитарной агентурой типа Таллона, у которого, в свою очередь, тоже есть стая единомышленников; Крафт и ему подобные кровососы, вытягивающие все соки из острова. Наконец, не исключено, что и Халидон, потому что о нем невозможно сказать ничего определенного, пока его не обнаружишь… Волков много.
– И много неясного, – добавила Элисон.
– Для нас, – подчеркнул Маколиф, обернувшись к ней. – Но не для них. И это очень важно. Жертвы выработали свою стратегию – встречать каждого из волков в момент нападения – и уничтожать их по одному.
– А как это связано с… козырями?
– Надо выпрыгнуть из кольца и стать на линию огня.
– Не слишком ли это все абстрактно?
– Ничуть. Когда любая армия – я не шучу, и у Барака, и у Чарльза есть свои армии, – когда армия выдвигается вперед, она обеспечивает свои тылы. В данном случае – поддержку. Запомни. Когда все волки будут перебиты, они неизбежно окажутся лицом к лицу. Вот для этого момента и Уайтхолл и Мур запасаются козырями… Поддержкой. – Алекс замолчал, потом встал с кровати и подошел к окну. Отодвинув занавеску, он выглянул наружу. – Я сумел хоть что-нибудь объяснить?
– Все это сплошная политика, а я в ней не очень-то разбираюсь. Но то, о чем ты говоришь, мне вполне знакомо. Я бы даже сказала…
– Мне знакомо не меньше, – прервал ее Маколиф, отходя от окна. – В истории таких ситуаций множество, а ведь из меня историк никудышный. Куда ни кинь – хоть в Галлии времен Цезаря, хоть в Китае тридцатых годов нашего века. А Корея, Вьетнам, Камбоджа? А африканские государства… Ведь каждый раз происходит одно и то же. Засилье иностранцев, в стране восстание, интервенция и борьба с ней. Хаос, кровопролитие, взрыв… И, наконец, смена власти на основе так называемого компромисса. Вот тебе и вся схема. Именно этого добиваются Барак и Чарли-чел. И оба знают, что, пока они вместе сражаются с волками, каждый должен стремиться максимально укрепить свои собственные позиции. Потому что когда наступит время для компромисса – а оно наступит обязательно, – каждый захочет диктовать свои условия.
– Из всего этого следует, если отложить пока в сторону прыжки из кольца и линии огня, что ты не хочешь ослабления армии Барака Мура, правильно?
– Да. Мне бы очень не хотелось, чтобы это произошло именно сейчас. Момент не самый подходящий.
– В таком случае это и есть вмешательство. Ты, посторонний, становишься на одну из сторон. Это ведь не твоя земля, дорогой!
– Но я привел сюда Чарли.
– А Барак Мур – святой?
– Ни в коем случае. Такой же сукин сын. И очень хорошо, что это именно так. – Маколиф обернулся к окну. Солнце дробилось в слегка запотевших стеклах. День обещал быть жарким.
– И что же ты собираешься делать? – спросила Элисон, вставая.
– Делать? – откликнулся он, что-то внимательно разглядывая за окном. – То, ради чего я сюда приехал; то, за что мне заплатят миллион долларов. Закончить исследование или найти Халидон. Что раньше удастся. И убраться отсюда… на наших условиях.
– Разумно, – согласилась Элисон. – А что это за тошнотный запах?
– О, забыл тебя предупредить. Это аэрозолем облили твою комнату, чтобы перебить запахи эфира и дезинфекции. – Маколиф встал совсем близко к стеклу и прикрыл глаза от лучей невысоко поднявшегося солнца.
– Но вонь невыносимая. Там мой купальник. Я могу сходить его забрать?
– Что? – ответил он машинально, привлеченный чем-то снаружи.
– Мой купальник, дорогой! Он остался в моей комнате.
Маколиф отступил от окна, явно не слыша, что она говорит.
– Подожди меня здесь. Я сейчас вернусь. – Он вышел на террасу и припустил бегом по направлению к пляжу.
Элисон проводила его недоуменным взглядом. Она подошла к окну, чтобы понять, что же так привлекло Алекса. Через мгновение все стало ясно.
Там, вдалеке, на самом берегу, виднелась одинокая фигура высокого негра, смотревшего в океан. Это был Лоуренс.
Приближаясь к высокому ямайцу, Алекс размышлял, не стоит ли окликнуть того. Инстинктивно он не сделал этого, а лишь слегка кашлянул, прочищая перехваченное волнением горло. Даже этот звук оказался слишком громким в тишине, нарушаемой шуршанием набегавших легких волн.
Лоуренс обернулся. В глазах стояли слезы; лицо застыло. Мужчина-ребенок, у которого произошла трагедия.
– Что случилось? – мягко спросил Алекс, подходя к обнаженному по пояс юноше-гиганту.
– Надо было слушать вас, чел. Не его. Он ошибся.
– Объясни мне, что случилось, – настойчиво повторил Маколиф.
– Барак умер. Я сделал так, как он велел, и он умер. Я послушался его, и он умер, чел.
– Он знал, что рискует, и он пошел на риск. Думаю, он был, возможно, и прав.
– Нет… Он был не прав. Он мертв, поэтому он не прав, чел.
– Флойд погиб. Теперь Барак. Кто же остался?
Лоуренс впился красными от беззвучных слез глазами в лицо Маколифа. В них стояла недетская боль обиженного ребенка.
– Вы и я, чел. И больше никого… Вы поможете мне, чел?
Алекс не отвел взгляд, но промолчал.
Добро пожаловать в революционеры, подумал он про себя.
Глава 21
Полиция Трелони опознала Флойда только в семь утра. Точнее – в семь ноль две. Во-первых, им нечем было снять отпечатки пальцев, а во-вторых, местные жители, которых пачками вытаскивали из постелей среди ночи, совершенно не желали принимать какое бы то ни было участие в опознании трупа. Капитан полиции догадывался, что многим из них это изрешеченное пулями тело было знакомо, но добиться признания он сумел только в две минуты восьмого, когда применил жестокие меры к одному старику, работавшему садовником в Кэррик-Фойле. Капитан поднес зажженную сигарету к его лицу и твердо пообещал выжечь глаз, если не услышит правды.