Зов Халидона
Шрифт:
И Пирселл нашел его. Но источник не указал.
Каждое племя, каждый его клан имели свои индивидуальные опознавательные знаки – определенный свист, стук, слово. Этот знак, или символ племени, был известен только совету старейшин и был понятен лишь небольшому количеству избранных, ведущих межплеменные контакты.
Таким символом, звукосочетанием, словом и был «Халидон».
На то, чтобы расшифровать его значение, Пирселл потратил месяц бессонных ночей, изучая фонетические таблицы, иероглифы и африканскую бытовую символику.
Но закончил
Из чувства предосторожности Пирселл не привел его в этом документе. В случае его смерти – или гибели – материалы могли попасть в чужие руки. Поэтому и возник второй архивный ящик. Каждый из них по отдельности не имел смысла.
Инструкции были даны только одному человеку. На тот случай, если сам Пирселл не сможет довести дело до конца.
Чарлз Уайтхолл дочитал последнюю страницу. Он почувствовал, что весь вспотел, хотя в помещении было прохладно. Легкий ветер с гор, проникающий в открытые на южную сторону окна, не мог остудить бившую его нервную дрожь.
Все загадки разгаданы. Но еще более ошеломляющее событие его ждало впереди.
И оно произойдет, в этом Уайтхолл был уверен.
Ученый и патриот вновь объединились в его сознании.
Претор Ямайки сделает Халидон своим союзником.
Глава 20
Джеймс Фергюсон ощущал душевный подъем, схожий с тем, который возникал у него за окулярами микроскопа, когда он впервые обнаруживал какое-то явление или когда его осеняла научная догадка.
Как в том случае с волокнами баракоа.
Изучая структуру и взаимодействие микроскопических частиц, он ощущал себя гигантом, распоряжающимся жизнью и смертью этих густонаселенных миров.
Они были в его абсолютной власти.
Подобное чувство он испытывал сейчас по отношению к человеку, который до сих пор не переживал унижения от осознания бессмысленности своего протеста только потому, что на него никто не обращал внимания; который никогда не знал, что такое исчерпанный счет в банке, потому что никто не желал оплачивать его труд по достоинству…
Но теперь все изменилось. Теперь он в состоянии реально думать о многих вещах, которые еще вчера могли только присниться, – о собственной лаборатории, самом дорогом оборудовании – электронике, компьютерах, о доступе к мировым банкам данных; о том, что уже больше никогда к нему не будут поступать напоминания об уплате по долговым обязательствам…
«Мазерати». Он купит «Мазерати». У Артура Крафта есть «Мазерати», почему бы и ему не приобрести такой же?
А заплатит Артур Крафт.
Фергюсон взглянул на свои часы, осточертевший дешевый «Таймекс», и жестом попросил у бармена счет. Когда тот не возник перед ним через тридцать секунд, Фергюсон потянулся к картонке, на которой подавали спиртное. На обороте значилась цена порции. Посчитать было несложно: два раза по полтора доллара.
И тут Джеймс Фергюсон совершил то, чего никогда еще в жизни не делал. Он вынул пятидолларовый банкнот, скомкал его, поднялся со стула и швырнул деньги в направлении кассового аппарата. Бумажка ударилась в стеклянную витрину с бутылками и упала на пол.
Он направился
Это был именно мужественный жест; так он определил его про себя.
Через двадцать минут он встречается с человеком от Крафта-младшего. В конце Харбор-стрит, у шестого причала. Человек, заискивая, – а что ему остается делать! – передаст ему конверт с одной тысячью долларов.
Одна тысяча долларов.
В одном конверте; не собранная по мелочам в течение долгих месяцев жестокой экономии, не облагаемая налогами, которые отрезали бы от нее добрую половину. Которой можно распорядиться как заблагорассудится. Промотать, выкинуть на дурацкие покупки, снять девицу, которая устроит ему стриптиз и позволит делать все что угодно… о чем вчера можно было только мечтать.
И все-таки он занял деньги – взял аванс – у Маколифа. Двести долларов. Совершенно незачем теперь возвращать их; когда он вернется, то скажет Маколифу… нет, Алексу, отныне именно так, а еще лучше – просто Лексу, небрежно, спокойно… чтобы тот вычел эти дурацкие две сотни из зарплаты, может все сразу, если ему так захочется. Теперь это не имеет никакого значения.
Действительно не имеет, подумал Фергюсон.
Потому что Артур Крафт каждый месяц будет посылать ему конверт. По соглашению, ежемесячная сумма установлена в тысячу долларов, но она может измениться. С учетом увеличения стоимости жизни, а такое вполне вероятно. Увеличения согласно его растущим аппетитам и привычке к комфорту.
Это только начало.
Фергюсон пересек площадь Святого Джеймса и двинулся к набережной. Вечер был теплым, влажным, безветренным. Луна полностью скрылась за низкими тяжелыми облаками, грозящими пролиться дождем. Старинные фонари слабо освещали улицу, озаряемую бело-оранжевыми неоновыми вспышками рекламы, приглашающей к ночным увеселениям Монтего-Бей.
Фергюсон достиг Харбор-стрит и повернул налево. Под фонарем он остановился и взглянул на часы. Десять минут первого. Крафт назначил на четверть. Через пять минут у него будет тысяча долларов.
Шестой причал располагался напротив через дорогу, по правую руку. Он был совершенно пуст – ни одного корабля у стенки, никакой работы на его обширной территории за высоким забором. Яркая лампа в проволочной сетке высвечивала надпись:
Причал № 6
Пароходные линии «Хэммонд»
Ему сказали стоять под этой лампой у вывески и ждать человека в спортивном «Триумфе». Человек должен спросить у него удостоверение личности. Фергюсон покажет ему паспорт и получит конверт.
Очень просто. Вся операция займет меньше тридцати секунд. И изменит его жизнь.
В первый момент Крафт остолбенел и потерял дар речи; потом разразился потоком ругани… А потом наконец осознал зыбкость собственного положения. Крафт-младший зашел слишком далеко. Он нарушил закон и потому мог понести соответствующее наказание. Ведь Джеймс Фергюсон мог и рассказать кому надо и о встрече в аэропорту, и о трюке с багажом, и о телефонных звонках, о промышленном шпионаже… и даже о данных ему обещаниях.