Зов издалека
Шрифт:
— Можно ли это вообще увидеть?
— Могла ли она хотеть, но не решиться уехать?
— Могло ли ее охватить любопытство?
— Может, не она кого-то спугнула, а ее кто-то спугнул?
— Могли ли ее избить?
— Могли ли ее увезти?
— Может ли она быть замешанной?
— Может ли быть убийцей?
— Могла ли она остановиться на дороге и голосовать?
— Могла ли уехать первым утренним автобусом?
— Имелись ли у нее другие причины, чтобы оставить машину на парковке?
— Может, никакой Андреа не существует?
— Может, это выдумка фон Холтена?
— Можем ли мы узнать это
— Да, — сказал Винтер. — Уже узнали. По адресу, указанному фон Холтеном, проживает Андреа Мальтцер. И у нее есть телефон, по которому никто не отвечает. И никто не открывает дверь. Борьессон уже там был.
— Надо открыть.
— Подождем до завтра. Вдруг она даст о себе знать.
— Почему?
— Потому что… что-то не склеивается.
— Это только Богу известно.
— Она ни при чем, — сказал Винтер. — Надо сосредоточиться.
— И как это называется? То, что ты сказал? Принимать нежелаемое за действительное?
— Хочу прочитать все еще раз… Дам знать, самое позднее, завтра.
— Почему ты так уверен?
Винтер молча просмотрел лежащий перед ним документ и поднял глаза на Рингмара.
— Отпечатки пальцев в машине фон Холтена?
— Пока не готово. Там их не счесть. Он, наверное, давал покататься и другим.
— Женщинам?
— Он говорит — нет. Не женщинам. Сотрудникам.
19
Мир за тонированными стеклами палаты казался чужим, далеким и серым. С утра до вечера ничего не менялось: те же стены соседнего корпуса, те же мертвые, никогда не открывающиеся окна. И только на закате на стене вспыхивало огненное пятно, но и оно через несколько минут бесследно исчезало, всосанное бледно-салатной больничной краской. Это было красиво. Анета Джанали понемногу приходила в себя, словно пробуждалась от спячки. Ей стало не хватать человеческих голосов, и она с удовольствием прислушивалась к болтовне уборщицы — дикая, но почему-то волнующая смесь как минимум трех языков.
Она полусидела в кровати, а Винтер устроился рядом. Она показала на огненное пятно на стене и что-то промычала.
— Красиво, — согласился Винтер.
Анета ткнула пальцем в переносной плейер в ногах. Винтер достал из внутреннего кармана пакет.
— Последний экземпляр. Ты просила Дилана, но я не нашел… Решил купить диск с новым ансамблем. В нем что-то есть…
Анета достала из пакета «London Calling» и вопросительно посмотрела на Винтера.
— Эш?
— Да. «Клэш».
— Овы асам?
— Новый ансамбль… А разве не новый? — улыбнулся он.
Анета написала на бумажке «1979» и протянула Винтеру.
— Для меня новый, — пожал он плечами. — Время идет… Макдональд посоветовал, даже диск прислал. Решил, что в наших ледниках такого не найти.
Анета тем временем уже вставила диск в плейер и надела наушники. «London calling to the underworld…» — «Лондон вызывает преисподнюю». Она начала поводить плечами и отбивать такт кулаком по простыне — хотела показать Винтеру, насколько хорош его выбор и как она рада, что может сидеть здесь и наслаждаться ритмами своих предков. Если Эрик решил пошутить, то мастерски это скрывает. Но Анета не думала, что он шутит. Если он открыл для себя рок, то почему бы не «Клэш»?
9
Ядерная катастрофа, а мне не страшно (англ.).
«А ты все прослушал?» — написала она в блокноте.
— Пока нет, только титульный лот. Он требует долгого анализа.
«А здесь еще есть „Джимми джаз“» — очередная запись в блокноте.
— Что? Дай-ка посмотреть.
Она протянула ему плейер с наушниками и приписала: «Как раз для тебя».
— Это не джаз, — сказал он, послушав.
Анета вцепилась в раму кровати, чтобы не засмеяться. Смех причинял ей боль.
— В пакете есть еще один диск, — сообщил Винтер, не обращая внимания на ее реакцию. — Вот это настоящий джаз, как раз для тех, кто не особенно прислушивается к голосам из преисподней.
Она вытащила диск с чернокожей певицей на обложке, глянула и тут же написала: «Ой! Карманное зеркало!»
Винтер засмеялся.
— Ли Морган, — сказал он. — «В поисках новой земли».
Она опять начала писать:
«Как Фредрик?»
— Без тебя — плохо. Странно, у вас взаимное притяжение вопреки всему.
«Точно». Новая запись: «Притяжение негра и скинхеда».
— Он неплохой парень.
«Присмотри за ним».
Он прочитал и не поверил своим глазам.
— Что?
«Он не в себе. Может сорваться».
— Это можно сказать о любом из нас.
«Не должна была писать. Ему очень плохо».
— Ну, ты же знаешь Фредрика.
«Я знаю, а ты — нет». У Анеты даже заболела рука от писания. «Что-то я разболталась, — мысленно улыбнулась она. — Не надо быть социальным работником, чтобы заметить — с Фредриком что-то не так. И Эрик это тоже видит, только выжидает. Сидит здесь… и я не знаю, для кого это важнее — для меня или для него. Что у нас за профессия… Мир все больше и больше напоминает ту самую преисподнюю, и хочется поскорее вырваться на свежий воздух. Надо было найти работу на телефонном коммутаторе. Там если и общаешься с психами, то на расстоянии. Психи есть везде, но не обязательно встречаться с ними лицом к лицу. Интересно, считает ли он меня трусихой?.. Даже если и считает, никогда не скажет… Каждый решает за себя. А о человеке судят по его делам. Аристотель. Вот так…»
Она откинулась на подушки и закрыла глаза.
— Ты устала. — Он встал и прикоснулся к ее руке. — Не забудь про Ли Морган.
Он вышел и вдохнул вечерний воздух, пахнущий солью и песком, пропеченным в немилосердной духовке лета. Это не северный запах. Во всяком случае, не в конце лета. Что подумают туристы с юга? Они сюда не за этим приехали. Мне надоела жара — потому что я швед. Мне надоело быть сильным и целенаправленным шведом. Я устал от насилия — потому что я швед. В этом городе нет приспособленной к насилию инфраструктуры, как в других больших городах. Там-то никто особенно не удивляется, если люди оказываются не столь милыми, как можно было ожидать.