Зов ночной птицы
Шрифт:
Мэтью выбрал книгу по истории Испании, при первом открытии которой девственный кожаный переплет щелкнул подобно пистолетному выстрелу. За чтением этой книги он просидел до обеда, каковой был сервирован в столовой и состоял из ячменно-рисового супа с кукурузными лепешками. Бидвелла за столом не было, а отправленная к судье служанка вернулась с сообщением, что он решил пропустить обед. Так что Мэтью поел в одиночестве, – начиная уже всерьез беспокоиться о состоянии здоровья Вудворда, – а потом возобновил чтение в библиотеке.
Миссис Неттлз не показывалась со времени разговора в гостиной – возможно, была занята, выполняя какие-то
Когда снаружи сгустилась тьма, в доме зажгли лампы и подали ужин с большим куриным пирогом в качестве главного блюда. На сей раз компанию Мэтью составили Бидвелл и Вудворд – первый был в бодром расположении духа, тогда как лицо второго омрачало сознание своей ответственности в предстоящем деле. Кроме того, к застолью нагрянул свежий контингент москитов, зудевших у едоков над ушами и со зловредным усердием наполнявших кровью свои брюшки. Хозяин дома выставил бутыль «Сэра Ричарда» и неустанно поднимал тосты, среди прочего восхваляя «бесподобные дарования» Вудворда и его «ясное видение благополучной гавани в конце пути». Сам же мировой судья, с запавшими глазами и болезненно осунувшимся лицом, не был настроен что-либо праздновать, но стоически терпел все эти славословия, пригублял ром и ковырялся в тарелке, кое-как осилив лишь треть своей порции. Несмотря на очевидно плохое самочувствие судьи, Бидвелл ни разу не справился о его здоровье – вероятно, из опасения, что это станет еще одним поводом для задержки ведьмовского процесса.
Но за десертом из яичного крема, к которому Вудворд даже не притронулся, Мэтью не выдержал и заявил:
– Сэр, мне кажется, надо послать за доктором Шилдсом.
– Глупости! – прохрипел Вудворд. – Как я уже говорил, все дело в болотных миазмах, и не более того!
– Однако вы неважно выглядите, уж извините за прямоту.
– Я выгляжу таким, какой я есть! – Нервы судьи были и так напряжены до предела по причине больного горла, заложенного носа и засилья кусачих насекомых. – Я лысый старик, которого грабители лишили парика и парадного камзола! Спасибо за заботу, Мэтью, но прошу тебя оставить свои мнения при себе!
– Сэр, я только хотел сказать…
– А я считаю, что судья выглядит нормально, – вмешался Бидвелл, на лице которого застыла фальшивая улыбка. – Болотные миазмы – это действительно неприятность, к которой не сразу привыкаешь, но в этом нет ничего такого, что не мог бы вылечить добрый глоток рома. Не правда ли, сэр?
Вудворд не стал отвечать любезностью на любезность.
– Вообще-то, нет. Ром скорее горячит тело, нежели его лечит.
– Но сейчас вы ведь в норме, правда? – гнул свое Бидвелл. – То есть вы в состоянии выполнять свои обязанности?
– Разумеется, в состоянии! Разве что несколько угнетает погода…
– А кого она не угнетает, при этих бесконечных дождях? – с нервным смешком
– …Но за все время моей работы в суде не было случая, когда я не смог бы исполнить свой долг, и я не намерен создавать такой прецедент здесь и сейчас. – Он выразительно посмотрел на Мэтью. – У меня побаливает горло, и я немного устал, только и всего.
– И все же вам не помешает консультация доктора Шилдса.
– Довольно, юноша! – взорвался Вудворд. – Кто здесь отец?! – Мгновение спустя его лицо залилось краской. – В смысле… кто здесь опекун?
Он уставился на свои пальцы, сжимавшие край столешницы. В комнате воцарилась тишина.
– Извините за оговорку, – негромко произнес Вудворд. – Я, конечно же, являюсь опекуном моего секретаря, а не его отцом. – Кровь еще не отлила от его щек. – Похоже, у меня слегка путаются мысли. Пойду в свою комнату и попытаюсь заснуть.
Он встал из-за стола; Мэтью и Бидвелл также поднялись в знак уважения.
– Пусть меня разбудят в пять часов, – сказал Вудворд хозяину дома, а потом обратился к Мэтью. – Советую и тебе лечь пораньше. Потом в тюремной камере особо не выспишься. Спокойной ночи, джентльмены.
Засим судья расправил плечи и удалился со всем достоинством, какое только смог изобразить.
Когда Мэтью и Бидвелл опустились на стулья, в комнате вновь установилось молчание. Старший из двоих быстро доел свой крем, допил остатки рома и покинул застолье, сухо бросив:
– Мне пора. Спокойной ночи.
Мэтью недолго сидел в одиночестве над остатками трапезы. Сочтя разумным последовать совету судьи, он поднялся в отведенную ему комнату и, переодевшись в ночную рубашку, забрался в постель под москитной сеткой. Сквозь закрытые ставни до него донеслось женское пение, сопровождаемое бодрым пиликаньем скрипки. Он догадался, что эти звуки исходят от хижин прислуги, а на скрипке играет Гуд, причем в куда более вольной манере по сравнению с его игрой перед гостями на званом ужине. Эта приятная, жизнерадостная мелодия отвлекла его мысли от тюрьмы, Рейчел Ховарт и грядущей порки. Он откинул сетку, выбрался из постели и распахнул ставни, впуская музыку внутрь.
Кучка дощатых лачуг, в которых обитали черные слуги, светилась огоньками фонарей. Гуд сменил мотив, и певица – наделенная воистину царственным голосом – начала новую песню. Мэтью не смог разобрать слов и решил, что это какой-то африканский диалект. Ритм подхватил бубен, а затем контрапунктом подключился низкий и гулкий звук барабана. Голос взлетал ввысь и понижался, блуждал вокруг основной мелодии, шаловливо ее обыгрывал и возвращался на круги своя. Мэтью уперся локтями в оконную раму, высунулся наружу и окинул взглядом небосвод. Плотные тучи не пропускали свет звезд и луны, но зато прекратился дождь, моросивший всю вторую половину дня.
Он слушал музыку, наслаждаясь моментом.
«Кто здесь отец?» Какое странное высказывание судьи. Конечно, он плохо себя чувствовал и его разум слегка помутился, но все же… очень странная фраза.
Мэтью никогда не воспринимал судью Вудворда как отца. Как опекуна – да; как наставника – возможно. Но как отца? Ничего подобного. Не то чтобы он не испытывал к этому человеку никакой привязанности. Все ж таки они пять лет вместе работали и жили в одном доме. Но если бы Мэтью плохо исполнял свои секретарские обязанности, он не продержался бы так долго на этой службе, в чем у него не было сомнений.