Зов пахарей
Шрифт:
Но одни часы продолжали отбивать время – для всего мира отбивали они время.
И дошла до Ленина весть о нависшей над Арменией угрозе.
И приказал он своей Красной Армии отшвырнуть от Александрополя войско Черного Бекира.
Пришлось убраться черным полчищам. Перед тем как уйти, они взорвали Александропольский форт. Взорвали и ушли.
Но их полумесяц остался над цитаделью Ани.
О, горе мне, видевшему эти дни!
Слово Чоло над Ахо А теперь я должен рассказать вам о конце Ахо, одного из самых храбрых моих солдат.
Это он, Ахо, синеглазый фидаи, когда Сасун
Может быть, некоторые из вас не любят его, потому что необузданный он, но он мой солдат, и я считаю своим долгом почтить его память.
Ахо был в моем конном полку и дошел с полком до Сарыкамыша. И вдруг слышим, что Ахо убили. Он погиб в лесах Сарыкамыша, возле села Шахан. Чоло сказал над ним слово прощания, и мне хочется дословно привести эту речь для всех ныне живущих и грядущих поколений:
«Ахо, ты умер? Ты, видевший столько жарких и студеных дней, пришел и умер в лесу Сарыкамыша? Это ни дело, Ахо. После Андока и Кепина дать убить себя в Сарыкамыше? Ты, угадывавший чужую судьбу, как же не угадал ты, что тебя подстерегает смерть в этом сосновом лесу? Ты старше меня, я младше тебя, почему ты ошибся Ахо? Вставай, вставай, пойдем сядем на скале Бримо, пoйдем вместе в Харснгомер и Кардзор. Помнишь, как мы в стужу да вьюгу спустились к Фетаре, селу твоему. Ах Ахо, ты мой родич, мой старший товарищ, жизнь твоя была такая дорогая, а смерть такая дешевая. Вставай, вставай, фетарский лев. Вставай, я повешу ружье тебе за спину, и мы вместе пойдем в нашу страну. Гляди, закат отдает красным, и сороки подставили клювы ветру, раскричались и крыльями хлопают. К буре, наверное.
С тобой я, Ахо, здесь я. Кто? Странник? Он тоже в Сарыкамыше убит. Помнишь дорогу на Муш? Глядя на нее, умер Странник. Маленький Абро? Хнусец тот? Убит в болотах Залгибасара. Фетара Манук? Под Кохбом убили. Беда, беда, мы перепутали звезду, несущую гибель, с утренней звездой и заблудились. Солнце не взошло еще, а наша с тобой звезда закатилась, Ахо.
Только-только поднялась наша стая в небо. Но начался буран, и наша стая пропала в пути.
Кто же будет теперь предсказывать нам будущее, кто будет отгадывать загадки, кто будет смотреть на цвет гор и неба, на блеск звезд, на солнце, на луну, на густоту облаков и их движение? Кто поймет клич пролетающих над нами журавлей, вороний грай, сорочий гвалт?
Кто должен теперь прислушиваться, как чихает лошадь, и определить по ее ноздрям надвигающуюся грозу? Вставай, вставай, Ахо, пойдем на Свекольный Нос, отомстим за алваринчского Сейдо.
Ты думаешь, только один тот бек из рода Семи Седел был коварным? Вчера только на мосту Мазе слуга князя Шаро, окликнув его, попросил князя подойти к церкви, он-де что-то важное хочет хозяину сказать. Шаро подошел, а его верный слуга выстрелил, и Шаро с львиным сердцем упал от предательской пули. Кому же теперь верить, когда даже слуга убивает тебя из-за угла? Ни хозяину, ни слуге, все сейчас одним миром мазаны. Вон пролетел в лесу глухарь, Ахо. Мы с неба упали, на тысячу кусков разлетелись, и наши осколки все еще катятся.
Закваска мира испортилась, Ахо. Вот и ты в последние годы стал на себя не похож. Твоя вина на нашей совести, аминь.
Горе мне, горе мне, ты, умевший считать звезды, как просяные
Если господь пожелает и подарит мне еще одну жизнь, Ахо, я захочу быть снова с тобой, с ребятами нашими. У нашего поколения в жилах течет кровь львов, Ахо. У нас было полтора сломанных приклада, и мы, взяв эти полторы винтовки, пошли на врага. А если б у нас было оружие и патроны, тысячи сасунцев достало бы, чтобы поставить на колени всех инглизов и немцев с их королями, – знаешь, как было бы: корона, слетев с одного, смахнула бы по пути корону другого и султана Гамида корону заодно.
Встань же, Ахо, разожги свою трубку, и пусть Фетара Манук запоет для нас свою «Беривани». Ты мой старший, я твой младший брат. Не обессудь, если я скажу тебе правду. Когда родина в беде, какое право имеешь ты так спокойно лежать, да еще в Сарыкамыше?
Вставай, пойдем в Мркемозан и на Аглез. Вставай, пойдем на гору Чанчик.
Кто это там сидит на Чесночном Камне?
А я-то думал, ты умер.
Пошли, Ахо, вставай».
Расставание с конюхом На что было надеяться после падения Города-крепости и Александрополя?
С Андраником мы расстались.
Я решил покинуть Армению. Тяжело было принимать это решение, но у меня не было другого выхода. После Арабо, Родника Сероба и Геворга Чауша последние тридцать лет моей беспокойной жизни прошли рядом с Андраником.
Я должен был разыскать его.
Я распростился со своими кавалеристами в Нор-Баязете возле горы Цовазард. Я попрощался с Бородой Каро, с Чоло, с Фетара Исро, Звонким Пето, Смбулом Аршаком, Ахчна Вааном и многими другими солдатами из Манаскерта, Хлата и Мушской долины. Последним подошел ко мне мой конюх Барсег, глаза у него были заплаканные. Опустив голову, он ждал моего приказа.
Ты снова идешь невеселый. В руках у тебя посох и пустой мешок. Ты печальнее сейчас даже, чем в тот день, когда вдвоем с твоим конюхом вы переходили Таронское поле. Ты потерял две родины – твой бесподобный Тарон и синий Карс над рекой, несравненный Город-крепость.
Ax, ты хочешь сесть на этом покатом склоне Цовазарда и собраться с мыслями? Что ж, садись, не буду мешать тебе. …Мой конюх дошел со мной до церквушки Тадэ, до дороги, соединяющей Маку с Салмастом. Архимандрита Гинда, моего знакомого, давно уже не было в живых. Я говорю о том энергичном священнике, который тридцать лет назад вооружал гайдукские отряды и переправлял их в Западную Армению. Мы останавливались в его монастыре, когда несли из «страны красоток» боеприпасы, нас тогда на Тавре застигла буря, но все же мы благополучно доставили наш груз в горы Бердака и в Марникский лес.